5 
С двенадцати лет она не произносила этот тост, и не без причины. С ним были связаны тягостные – и одновременно сладкие – воспоминания. Сочельник в кругу семьи – тогда они жили в поместье Абруччи, и вокруг дома высились горы со снежными шапками. Отец тогда впервые дал ей попробовать шампанского. Шипящие пузырьки покалывали язык, и таким Аллегра запомнила вкус счастья – огромного, точно надувающийся в сердце шар. Она была дома, с семьей, была любимым ребенком. Может, это был мираж? Возможно. А может, будучи ребенком, она тогда воспринимала все через розовые очки. И отец вовсе не любил ее так отчаянно… откуда ей знать?
Она сделала глоток – вкус был таким же, то же ощущение покалывающих пузырьков на языке – и усилием воли заставила себя не думать об этом. Не хватало только расчувствоваться перед незнакомцем.
– Расскажи мне о себе, – попросила она. – Чем занимаешься?
– Управляю компанией.
Аллегра удивленно приподняла брови:
– Какой компанией?
– Мы занимаемся недвижимостью, главным образом коммерческими объектами: отели, курорты и тому подобное.
Значит, он богат – возможно, очень богат. Хотя об этом можно было догадаться и по его уверенности, манере держать себя. Даже его туалетная вода – с чувственными нотками шафрана – пахла божественно. Что ж, Аллегра когда-то тоже была из состоятельной семьи, и ее баловали, как балуют очень любимых детей, а потом в одночасье все исчезло. Не то чтобы она горевала о пропавшем благосостоянии. Конечно, перемены были заметны: из огромной виллы они переехали в двухкомнатную квартиру в непрестижном районе города, пришлось ходить в обычную школу, позабыть про путешествия. Частенько их выручали случайные дружки матери. Их нескончаемая череда не прекращалась, и Аллегра по возможности старалась избегать общения с ними. Мать злилась и негодовала, но Аллегра очень тосковала по утерянной любви отца. Тогда она приняла решение никогда больше не полагаться ни на кого, не ожидать любви.
– А тебе нравится то, что ты делаешь? – спросила она Рафаэля, чтобы поддержать разговор – просто чтобы продолжать болтать о чем угодно, лишь бы не встречаться с ним глазами.
– Даже очень. – Рафаэль поставил свой наполовину полный бокал на столик и сделал шаг по направлению к замысловатому музыкальному центру, что стоял рядом с мраморным камином. – Так, значит, Шостакович?
– Да, – подтвердила Аллегра, удивленная его внимательностью. – Но ведь у тебя нет этой мелодии на диске?
Рафаэль тихо рассмеялся:
– Боюсь, что нет. Но центр подключен к Интернету.
– Ах вот как. – Аллегра тоже засмеялась, смущенная собственной недогадливостью. – Я же сказала, что совершенно не разбираюсь в технологиях.
– Предоставь это мне. Я сейчас все найду.
Через несколько секунд послышались первые меланхоличные нотки произведения. Рафаэль повернулся к своей новой знакомой, протягивая ей руку:
– Пойдем.
Как всегда, мелодия затронула сердце Аллегры. Никогда она не допускала туда людей. Музыка была для нее всем: заменяла друзей, любовников, отца. Музыка не могла обидеть и бросить на произвол судьбы. Задумчивая песнь виолончели словно играла на струнах души. Очарованная, Аллегра протянула руку Рафаэлю. Они опустились на роскошный черный кожаный диван. Его рука обнимала ее за плечи, она прижималась к нему, ощущая аромат, исходивший от него. Никогда прежде она не была так близка с мужчиной, но сейчас, как ни странно, близость ощущалась как нечто само собой разумеющееся, правильное. Естест венное продолжение музыкальной истории. Вот Рафаэль притянул ее к себе еще ближе – теперь ее щека была прижата к его груди, и Аллегра закрыла глаза, всецело отдаваясь во власть музыки, шампанского и сильных рук, обнимающих ее. Теперь она хотела продолжения – хотела позволить вскружить себе голову. Она слышала, ощущала, как грудь Рафаэля мерно вздымается, как его пальцы гладят ее по плечу, его дыхание долетает до ее волос… Если бы они могли остановить время, навсегда остаться здесь, чувствуя дыхание и сердцебиение друг друга!
Музыка добралась до последней, самой высокой и отчаянной нотки, и воцарилось молчание. Прошло всего восемь минут, но казалось, будто пронеслась целая жизнь. Аллегра чувствовала себя опустошенной и в то же время словно заново рожденной. Оба молчали.
– Знаешь, – наконец заговорила она, – виолончель из всех инструментов имеет тембр, больше всего напоминающий тембр голоса человека. Наверное, потому она так на меня и действует.
5 
