42 
– Только в феврале, – ответила она. – Привезем очередную коллекцию прет-а-порте. Но я буду ее представлять только в Париже и Милане, ну и, конечно, в Нью-Йорке. В Лондон не поеду. Мои помощники и без меня справятся. Четыре города – это многовато, поверьте. Нынешнее турне чуть не доконало меня, я выдохлась еще до того, как взбунтовался мой аппендикс.
– Надеюсь, наши пути когда-нибудь еще раз пересекутся, – вежливо сказал он, и она огорчилась. Он уже стал чуть-чуть другой. Сдержанный, скованный, словно чувствовал себя неловко в ее апартаментах наедине с ней, озабоченный, казалось, его мысли заняты чем-то другим. Она знала его недостаточно хорошо и потому не осмелилась спросить, чем он так озабочен.
Они очень мило побеседовали сколько-то времени, и наконец он сказал, что ему пора. Его ждет пациент, он и так уже к нему опаздывает, потому что заболтался с Тимми. Неужели они сейчас простятся и расстанутся? Сердце ее сжималось. Она знала, что когда увидит его в следующий раз, их отношения изменятся еще больше. Возникшая между ними непринужденность объяснялась в значительной мере тем, что она осталась в Париже совсем одна и заболела. Это позволило им познакомиться друг с другом поближе и даже подружиться.
Ей было приятно думать, что в Париже у нее остается друг, но она не была уверена, что Жан-Шарль именно друг. Да, он ее доктор, лечил ее, заботился о ней, был очень внимателен. И как бы ей хотелось, чтобы он стал добрым другом! Она надеялась, что когда они снова увидятся в феврале, их отношения упрочатся, но кто знает, хочется ли того же ему, может быть, она была для него всего лишь очередной пациенткой, а его внимание – всего лишь профессиональным отношением хорошего врача?
Он встал и сделал шаг к двери, и тут она протянула ему завернутую в синюю бумагу коробочку. Он остановился в недоумении и растерянно посмотрел на нее.
– Что это?
– Знак благодарности за вашу доброту ко мне, – тихо сказала она. Она открыла ему душу, рассказала то, чем никогда до сих пор не делилась ни с кем. Доверилась ему и как доктору, и как доброму другу. А он ничего от нее не ждал, ему было довольно того, что они могли проводить время вместе. Сама возможность разговаривать с ней казалась ему подарком. И он несказанно удивился, увидев протянутую ему коробочку, даже помедлил минуту, прежде чем взять.
– Никакой доброты не было, – сдержанно ответил он, – я просто выполнял свой долг.
Просто долг? Нет, для Тимми он сделал гораздо больше. Он поддержал ее, вдохнул в нее силы, терпеливо и заботливо выхаживал ее, никто и никогда раньше так не заботился о ней. Она чувствовала, что от него исходят неиссякаемое тепло и сострадание, и ей хотелось поблагодарить его за все, подарить вещицу, которая бы напоминала ему об их искренних, задушевных беседах.
– Очень тронут, – сказал он, переложив подарок в левую руку, в которой держал чемоданчик, и протянул правую для рукопожатия.
– Благодарю вас, – тихо произнесла Тимми, – благодарю вас за то, что слушали меня, за то, что были рядом… держали меня за руку, когда мне было так страшно…
За что она его благодарит? Она пережила в своей жизни столько поистине тяжелого и трагичного, и то, что он для нее сделал, – сущий пустяк, хоть в ту минуту ей это, возможно, казалось важным. Но ему-то это ничего не стоило. И уж конечно, он не заслуживает подарка в знак благодарности.
– Ведите себя хорошо, – сказал он, улыбаясь. – Побольше отдыхайте. Когда вернетесь домой, не перегружайте себя работой. Вы еще сколько-то времени будете уставать.
Теперь он снова был только доктор, и выражение лица у него было озабоченное. Он не любил прощаний, а ее подарок к тому же выбил его из колеи. Он никак не ожидал ничего подобного, хотя Тимми не умела поступать иначе, но откуда ему было это знать?
– Берегите себя. – Он еще раз улыбнулся. – И звоните, если что.
– Может быть, когда я приеду сюда в феврале, со мной опять что-нибудь случится, – сказала она с надеждой и засмеялась.
– Надеюсь, что нет! – возразил он и указал на ее подарок. – Благодарю вас. Но не стоило этого делать.
– Мне так хотелось. Вы были сама доброта.
Он подумал, что в коробке, наверное, серебряная ручка или еще что-то в этом роде, что обычно дарят ему пациенты. Его ждал огромный сюрприз.
А она вдруг в неожиданном порыве приникла к нему и обняла, потом поцеловала в обе щеки. Он улыбнулся.
– Бон вояж, мадам О’Нилл.
Он поклонился ей, открыл дверь и вышел. Она стояла и смотрела ему вслед… вот он подошел к лифту, нажимает кнопку… Лифт тотчас появился, из него вышли два живших в отеле японца, Жан-Шарль вошел, помахал ей на прощание рукой и исчез, а Тимми вошла в свои такие привычные апартаменты. В горле у нее стоял ком. Как она не любила расставания! Когда она прощалась с симпатичными ей людьми и глядела, как они уходят, ее охватывало ощущение, будто ее бросили, – так же случилось и сейчас. Глядя вслед Жан-Шарлю, она чувствовала привычную горечь, от которой сжалось сердце. Господи, ну как же все это глупо! Он всего лишь врач-француз, а не ее возлюбленный. Долгий жизненный опыт научил ее, что все хорошее в жизни рано или поздно кончается, даже дружба.
42 
