Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
27 
Ровно к пяти мы управились, и я был уже на последнем издыхании. Я просто давно отвык от таких перегрузок и, честно признаться, больше не хотел к ним привыкать. Но с тех пор, как я познакомился со своим сыном, я еще никогда не видел его таким оживленным, пламенным, импульсивным и жизнерадостным, и уже одним этим окупались все затраты сил. Мы, без сомнения, переживали звездный час наших отношений, и даже неважно было, что в конце концов выйдет из нашего репортажа. Разочарования тут было не миновать. Ведь Мануэль был уверен, что мы, считай, спасли его друга Махи, что он вскоре появится из своего убежища и спокойно сможет готовиться к предстоящему через две недели важному баскетбольному матчу. Я, к сожалению, знал, что этого не будет. Разве что случится маленькое чудо. А опыт научил меня, что всякий раз, когда надеешься на маленькое чудо, оно гарантированно не происходит.
Как бы то ни было, прощались мы в этот раз исключительно сердечно, ведь Мануэль впервые мог гордиться своим новым «дядей». И я смог применить пару жестов, к которым мне и раньше очень хотелось прибегнуть, – я подмигнул ему, прищелкнув языком, и протянул раскрытую ладонь, по которой он с воодушевлением хлопнул своей пятерней. Так, наверное, когда-то начинали все отцы позднего призыва.
Крушение мира
Я уже был на пути к бару Золтана, как позвонил Норберт Кунц и попросил меня зайти к нему в кабинет.
– А это обязательно, а то я уже в пути? – сказал я.
– Да, господин Плассек, это обязательно.
– А мы не могли бы это обговорить по телефону?
– Нет, господин Плассек, это мы не могли бы обговорить по телефону.
Если он дважды подряд называет меня «господином Плассеком», а в промежутке между этими двумя «господами» задыхается так, как будто ему прямо сейчас без наркоза перерезают горло, это верный признак очень весомого события. И я нехотя поплелся назад в редакцию.
– Господин Плассек, поверьте мне, я не испытываю ни малейшего удовольствия от того, что должен вам сейчас сообщить, – сказал он, погружаясь в отвратительный кабинетный диван цвета хаки и зажигая сигарету.
А я и не знал, что он курит – может, правда, лишь в исключительных случаях, таких, как этот.
– Господин Плассек, мы вынуждены снять с номера ваш завтрашний репортаж.
– Да что вы!
– К сожалению, репортаж о чеченцах появиться не может. Приказ сверху.
Я инстинктивно глянул вверх, на люстру. В этот момент я был неспособен даже изумиться.
– Вы это серьезно?
– Можете мне поверить, я все испробовал, чтобы спасти эту историю. Я сражался за ваш репортаж. Потому что я лично считаю его хорошим, удавшимся, очень человечным, очень человечным. То есть это не критика вашей работы, пожалуйста, не воспринимайте это как критику вашей работы. С точки зрения журналистики вы все сделали правильно. Я был даже поражен, как хорошо вы…
– Почему? – спросил я.
Кунц вздрогнул. Видимо, я произнес вопрос довольно громко.
– Господин Плассек, мы знаем положение владельца нашего издания, мы знаем наших инвесторов и спонсоров, мы знаем наших рекламодателей и абонентов, мы знаем законы рынка, мы знаем ситуацию, возникшую из-за аферы с пожертвованиями, мы знаем политические структуры, мы знаем, за что выступает группа PLUS.
– Она выступает за всякое дерьмо, – позволил я себе заметить.
– Господин Плассек, я понимаю вашу досаду, но и вы должны понять, что мы здесь следуем правилам. Мы занимаем ясную позицию в вопросе иностранцев. Мы – не страна иммиграции…
– Вы, может, и не страна иммиграции, а я – да, – сказал я.
– Мы не можем вдруг превратиться в рупор понаехавших нелегальных чеченских или еще каких-либо беженцев без документов и вообще без ничего. Если мы однажды скажем «да», мы сами станем наполовину чеченцами…
С каждым словом этой постыдной чепухи я чувствовал нарастающую потребность поднять стеклянный столик метра на два вверх и шарахнуть его об пол.
– Значит, мой репортаж завтра не выйдет? – уточнил я.
– Да, к сожалению, как я уже сказал…
– Ни единой строчки?
– Да, то есть нет, ни единой, – сказал он, запинаясь.
– О’кей, тогда все ясно.
Я вскочил, стремительно вышел за дверь и с размаху толкнул ее за собой что было силы в надежде, что стены от удара задрожат и раскрошатся и что все трехэтажное здание редакции в итоге рухнет и сложится на землю кучей дымящегося, вонючего коричневого дерьма. И прохожие будут морщить носы и говорить: «О боже, какая гадость, а ведь это был «День за днем».
27 
