Лёгкий, ненавязчивый романчик 
37 
— Убери это. Черт возьми! Сними это с меня!
Кобурн схватил ее руку, стараясь не запутаться в чулке, и принялся привязывать другое запястье Хонор.
— Нет! Нет! — Пока еще свободной рукой она колотила его по пальцам, затем попыталась дотянуться до лица.
Но Кобурн поймал ее за руку, затем, тихо выругавшись, толкнул Хонор на кровать и оказался сверху. Придерживая коленом левую руку Хонор, он быстро примотал правую к кованому изголовью кровати.
Только страх разбудить Эмили помешал ей закричать во весь голос.
— Отпусти меня!
Ли и не подумал выполнить ее просьбу. Вместо этого он привязал к изголовью левую руку непокорной женщины, отчаянно пытавшейся справиться со своими путами. Хонор задыхалась от паники.
— Пожалуйста! — попросила она. — У меня что-то вроде клаустрофобии…
— Плевать я хотел.
Кобурн встал с кровати и, тяжело дыша от перенапряжения, смотрел на Хонор сверху вниз.
— Развяжи меня!
Он не только проигнорировал ее просьбу, но и вышел из комнаты.
Хонор закусила нижнюю губу, чтобы не закричать. Кобурн оставил довольно длинные куски чулка, позволявшие ее рукам лежать рядом на подушке, но это не избавляло молодую женщину от ощущения загнанности в ловушку. Охваченная новым приступом паники, она сделала еще одну отчаянную попытку освободиться.
Но вскоре стало ясно, что все усилия тщетны и она только зря тратит силы. Усилием воли Хонор заставила себя прекратить бессмысленное барахтанье и восстановить дыхание. Она сделала несколько глубоких вдохов. Но доводы рассудка никогда не спасали ее от клаустрофобии. Не помогли они и сейчас. Ей лишь удалось унять биение сердца и снизить частоту дыхания, избежав угрозы опасного для жизни скачка давления.
Хонор слышала, как Кобурн ходит по ее дому. Наверное, проверяя замки на дверях и окнах. От осознания горькой иронии происходящего истеричный смешок вырвался у Хонор прежде, чем она сумела его сдержать.
В прихожей погас свет. Кобурн вернулся в спальню.
Хонор заставила себя лежать неподвижно и разговаривать как можно спокойнее:
— Я сойду с ума. На самом деле. Я этого не выдержу.
— У тебя нет выбора. К тому же ты сама виновата.
— Только развяжи меня, и я обещаю…
— Нет. Мне надо поспать. А ты будешь лежать рядом.
— Буду, обещаю.
Кобурн бросил на нее скептический взгляд.
— Клянусь!
— У нас уже был уговор. Но ты на него наплевала. Дважды. И чуть не подстрелила одного из нас.
— Я буду лежать рядом неподвижно. Совершенно неподвижно. Хорошо? Ничего не буду делать…
После их последней схватки у Ли снова открылась рана на голове, и сейчас тоненькая струйка крови стекала по виску. Он провел по коже пальцами, которые тут же окрасились в красный цвет, и вытер их о джинсы. О джинсы Эдди.
— Ты меня слышишь?
— Не глухой…
— Я не буду пытаться убежать. Клянусь. Только развяжи мне руки.
— Извините, леди, но вы подорвали мое доверие к вам. Впрочем, подрывать особо было и нечего. А теперь лежи смирно и молча. А то придется заткнуть тебе рот, и тогда уж начнется настоящая клаустрофобия.
Он положил пистолет на тумбочку и погасил свет.
— Нам надо оставить свет, — Хонор старалась говорить как можно тише. Мысль о кляпе не на шутку пугала ее. — Эмили боится темноты. Если она проснется, а в доме не будет света, то испугается и начнет плакать. Потом пойдет меня искать. Пожалуйста, я не хочу, чтобы дочь увидела меня привязанной.
Поколебавшись, Кобурн отвернулся. Хонор наблюдала, как он вышел в прихожую и зажег верхний свет. Его силуэт казался огромным и угрожающим.
Еще большее чувство нависшей угрозы охватило Хонор, когда, вернувшись в спальню, он улегся рядом с ней на кровать. Никого не было в ее кровати с тех пор, как умер Эдди. Кроме Эмили, разумеется. Но вес девочки едва оставлял след на простыне. Она не ворочалась в постели, и от нее не образовывалась вмятина в матраце, так что Хонор приходилось все время думать о том, как не скатиться прямо под бок лежащему рядом Кобурну.
Его движения, звуки, которые он издавал, устраиваясь поудобнее, пробудили в ней воспоминания о лежащем рядом мужчине. И этот мужчина, лежащий к ней так близко, не был Эдди. А кроме того, звук его дыхания, да и сам он был совершенно другим и чужим.
И то, как они старались не коснуться друг друга, почему-то казалось более интимным, чем если бы они искали объятий.
37 
