Особенно,... 
91 
Кермит встал, зажег свечу и вставил ее в горлышко пустой бутылки. Так они делали на войне. Там все было проще: вот свой, а вот — враг, это черное, а это — белое. Самообман рушился в считанные минуты, а для иллюзий и вовсе не оставалось места. На войне человека способна убить только пуля, тогда как в мирной жизни его уничтожают время, переживания и мысли.
Глядя в беспросветную ночь, Кермит думал о Нелл и о том, что сказала Миранда о ее сыне. Темноволосый и смуглый мальчик… Он силился вспомнить, сколько времени пробыла Нелл у женщины, согласившейся избавить ее от беременности. Кажется, слишком мало… Кермит отметил это еще тогда, но в то время у него не было повода задуматься: он грезил о Миранде.
А если Нелл передумала? Если этот мальчик — его сын!
Кермит повесил голову. Он не может ни на что надеяться. Он сам послал Нелл на это, сам отказался от ребенка. И теперь — это сын Макдаффа!
Интересно, а Дилан знает? Или Нелл просто свалила на него вину за случившееся? Кермиту казалось, что женщины часто так делают. И вообще — как они могли познакомиться и сойтись? Неужели в том вихре катастрофы, временного Апокалипсиса, когда чувства обнажаются так, как они никогда не обнажаются в мирной жизни, и человеческая натура предстает, словно тело — в анатомическом театре!
Кермит ощущал нестерпимую жажду поговорить с Нелл; вместе с тем он не знал, как это сделать. Едва ли она согласится: ее жизнь налажена, у нее богатый, совестливый, заботливый муж и — он вспомнил слова Миранды — каждый день новое платье!
Ему приходилось обучать новобранцев улавливать звук мелко- и крупнокалиберных снарядов, укрываться от аэропланов, взводить ручные гранаты, спасаться от снарядов и химической атаки. Но кто бы научил его самого, как решить с виду такие простые, а на самом деле непередаваемо сложные проблемы мирной жизни!
Кермит обхватил голову руками. Он успел полюбить Мойру и, конечно, будет заботиться о ней, но он… больше не верил Миранде. Не то чтобы он думал, будто она ему изменяет; то была уверенность в куда более серьезном, духовном, душевном предательстве. При этом он продолжал ее любить, а потому все это было во сто крат мучительнее, чем если б он ее ненавидел.
Кермит был не из тех, кто только размышляет и ничего не делает. Слоняясь возле особняка Макдаффа, он подкараулил ту самую светловолосую девушку, которая была на пикнике вместе с Диланом и Нелл.
— Привет! — нагнав ее, непринужденно произнес он.
Она остановилась, глядя на него, как на чужого.
— Что вам надо?
— Не помню, как тебя зовут, но… я бы хотел с тобой поговорить.
— О чем? — спросила она, сохраняя все тот же отчужденный и неприступный вид.
Кермит почувствовал себя глупо. Что он может сказать этой девушке? Кто еще способен дать ответ на его вопросы? Не исключено, что Хлоя тоже что-то знала, но как заговорить с ней об том? И главное — чего он хочет добиться?
Так ничего и не придумав, Кермит отступил, осознавая, что угодил в ловушку. И понимая, что проиграл в чем-то главном.
Тот хмурый осенний день 1921 года Миранда запомнила до конца жизни. Она только что закончила делать новую модную укладку и спешила домой, думая о том, что обед не готов и, вернувшись со службы, Кермит наверняка будет ворчать. Это вызывало у нее раздражение: на войне он наверняка питался всякой дрянью и был доволен; здесь же без конца сравнивал ее с Хлоей, которая готовила мужу гуляши и рагу, потчевала его домашними пирогами и различными соленьями.
В комнате был спертый воздух. Миранда открывала окна, впуская прохладу и свежесть осени и думая о том, что надо забрать Мойру у Хлои, когда отворилась дверь, и вошел Гордон Уэйн.
— Здравствуй, — сказал он. — Присядь. У меня плохие новости.
Миранда вмиг ощутила, как у нее ослабели ноги. Она вспомнила, что рассказывал Кермит: при ранении человек не сразу чувствует боль, осознает, что произошло. Точно так же происходит при взрыве: на секунду все вокруг застывает, будто на фотографии, а после рушится, словно карточный домик.
— Что случилось? — прошептала она, опускаясь на стул.
— Кермит, — сказал Гордон, — был на учениях. Он показывал солдатам, как использовать гранаты. Один из них что-то сделал не так, граната вот-вот должна была взорваться, тогда Кермит оттолкнул его, а сам…
Лицо Миранды было белее мела. Чувствуя, что сейчас лишится чувств, она вцепилась в сиденье стула, а потом вспомнила, как Кермит говорил: что бы ни случилось, главное — не терять сознание.
91 
