Клифф словно окаменел, остатками воли он попытался подавить в себе желание целовать ее — исступленно, бессмысленно… Вместо этого он лишь взял Аманду за плечи, немного отодвинул от себя и изобразил подобие улыбки.
В конце концов, неуместные чувства в его план не входили.
Вне себя от волнующего напряжения, Аманда выглянула из окна кареты, которая въехала на широкую белую дорожку из щебня, миновав безупречно подстриженные газоны и живые изгороди. Графиня передвигалась на большом экипаже: все шесть коней, которые легко несли карету, были как на подбор — вороные, каждый с белой звездочкой на лбу, с уздечками и сбруями из позолоченной кожи. На лакированных черных дверцах кареты красовался фамильный герб де Уореннов — золотой волк, оскалившийся в рыке на черном щите, расположенном на красном фоне с золотой геральдической лилией. Сиденья в карете были обиты темно-синим бархатом. Аманда расположилась рядом с Элеонорой спиной к направлению движения. Очевидно, места по направлению хода повозки предназначались для особ более высокого положения, теперь на них сидели графиня и Лизи.
Впереди их ждал огромный дворец из темного камня — резиденция виконта Хэррингтона, в которой он проживал вместе со своей дочерью, одной из самых богатых наследниц королевства.
Женщины болтали без умолку с тех пор, как они оставили Мейфэр. Дела держали Шона в городе, и Элеонора буквально умирала, по ее собственным словам, от тоски по мужу. Тайрел поклялся, что будет присутствовать на Кэррингтонском балу. Лизи плохо себя чувствовала, она едва не осталась в Хэрмон-Хаус, ее четвертый ребенок должен был появиться на свет в феврале. Лизи уже воспитывала двух мальчиков, поэтому была уверена, что на этот раз подарит своей дочери сестренку. Графиня напоминала ей о том, что все заботы о детях можно поручить няням.
Но Аманда не слышала ничего из того, о чем говорилось в карете.
Ее первое сшитое на заказ платье было готово — подобающий случаю наряд цвета слоновой кости, бледно-зеленая мантилья и подходящая по цвету шляпа. Перед тем как Аманда вышла из дома, появился Клифф. Он обернул вокруг шеи своей протеже маленькую нитку сверкающего жемчуга, чем немало ее удивил.
— Леди полагаются драгоценности, — тихо пробормотал он.
Аманда была так тронута, что на глаза навернулись слезы. Ей в который раз пришлось напомнить себе, что они с Клиффом — лишь друзья и ничего больше и это никогда не изменится.
Теперь она едва могла дышать от волнения и с трудом сдерживала слезы. Как много было этих «положено» и «не положено»! Положено сделать реверанс, когда леди Хэррингтон войдет в зал, положено избегать при встрече прямого, смелого взгляда. Не только уместно, но и желательно всегда сохранять сдержанное выражение лица. Если графиня протянет вам руку, вы можете поцеловать воздух выше ее ладони. Говорить стоит только тогда, когда к вам кто-то обратится. Произносить слова нужно спокойно и медленно — скромно, сдержанно! Нужно было ждать, пока вам предложат стул, причем нельзя было садиться раньше графини или кого-либо из присутствующих более высокого положения — а для Аманды это означало буквально каждого в Лондоне. Если стула нет, нужно просто стоять и сдержанно улыбаться. И если существовало что-то, что Аманде следовало запомнить на веки вечные, так это было всего одно слово: разумеется, сдержанность.
Кроме того, стоило знать о существовании нескольких в целом вполне безопасных и приемлемых тем для светской беседы — это погода, сады, одежда и походы по магазинам, планы на лето. Мишель настойчиво советовал Аманде придерживаться в разговоре этих и только этих тем — он даже заставил ее выучить их назубок. Аманда знала, что должна следовать этикету, но Клифф, подарив ей жемчуг, склонился к ней и улыбнулся:
— Вы понравитесь леди Хэррингтон, если будете самой собой.
Аманда сильно в этом сомневалась.
— Аманда? Ты выглядишь плохо, словно чувствуешь себя так, как я сегодня днем, — сказала Лизи и потянулась вперед, чтобы дружески погладить ее по колену.
Аманда дернулась от неожиданности. Будущая графиня Адарская была слишком занята своими детьми, поэтому они едва ли поговорили разок-другой, но Аманда готова была поклясться, что никогда прежде не встречала более приятной и безобидной женщины. В сущности, один из их разговоров касался платья будущей графини, испачканного мукой, и ее носа, на котором красовался след от шоколада. Судя по всему, она любила печь и готовила угощение для детей.