Последние отзывы

  35  

— Прикажете упаковать? — поинтересовалась Валери. — Я вижу, вы твердо решили…

— Да, будьте так любезны, — сказал Мазур, извлекая бумажник, благодеяниями Папы выглядевший вполне солидно.

— Господин полковник?

Обернувшись без ненужной поспешности, Мазур вежливо поклонился:

— Мое почтение, Татьяна Илларионовна.

Здесь это приветствие вовсе не выглядело шутливо — Танин безукоризненный русский был стопроцентно прошлым, не имелось в ее лексиконе ни единого словечка старше года девятнадцатого. Дедушка, капитан-лейтенант, когда-то ушедший с врангелевским флотом в Бизерту, особо следил в свое время, чтобы учившие его сына русскому, боже упаси, не употребили ни единого нового слова, что бы оно ни означало. А позже столь же рьяно присматривал, чтобы в руках у наследника не оказалось ни единой книги, изданной позже февраля семнадцатого. Очень упертый, насколько можно судить, был человек, из тех, что навсегда не простили…

Она взглянула на кинжал в руках Мазура, на раскрытый бумажник, чуть улыбнулась:

— Я вижу, и вы наконец поддались искушению?

— Увы, Татьяна Илларионовна, увы… — сказал Мазур. — Лицезрел я ваши сокровища, лицезрел, и вот…

— А вы никогда не слышали, что это может обернуться сущей манией, наваждением?

— Слышал что-то такое, — сказал Мазур беззаботно. — Но полагаю, что с флотским офицером такого случиться не может. Если флотских офицеров порой и обуревают наваждения, то совершенно иной природы… Имеющие отношение скорее уж к живой жизни в наиболее прелестных ее проявлениях, нежели к пыльным раритетам…

Он мысленно похвалил себя за то, что произнес этакую тираду без малейшей запинки, в лучших традициях тех самых господ офицеров российского императорского флота. И главное — все в рамках светских приличий, благопристойный легкий флирт, который должна понимать любая благородная девица.

Вот только Таня, как обычно, притворилась, будто ничегошеньки не поняла, смотрела на него с детской прямо-таки наивностью. Не в первый раз. Была с ним доброжелательна, но от любых комплиментов, не говоря уж о попытках столь же благопристойного ухаживания, словно отгораживалась непроницаемой стеной. И теперь уже было совершенно ясно, что ни малейших шансов у Мазура нет.

Что вызывало легкую тоску — до того она была прелестна, красива, обворожительна: золотистые волосы, темно-синие глаза, тонкое личико со старинных портретов, фигурка, осанка… Но не было у него ни малейшего шанса, и точка. И уж причина наверняка не в том, что красавица Танюша свято блюдет мораль и благонравие, свойственные барышням императорских времен. И в императорские времена превеликое множество барышень, в том числе и весьма светских, эту мораль не особенно-то и блюли. Должны быть более прозаические поводы. Вульгарно говоря, кто-то уже есть. Столь очаровательные молодые женщины в конце двадцатого века одинокими остаются недолго. Даже внучки императорских морских офицеров, пусть даже титулованных. Значит, кто-то есть. Печально. Опоздал кавторанг Мазур на энное количество лет. Придется смириться. Но все же, какая красавица…

— Очень удачно, что вы приехали, господин полковник, — сказала Таня, улыбаясь ему, как любому. — Отец очень хотел с вами увидеться. Вы могли бы сейчас к нему подняться?

Все же интересно она говорила по-русски — безукоризненно правильно, но, полное впечатление, всегда чуточку медлила, подбирая слова. Удивляться не следовало: русский для нее, собственно, иностранный язык. С кем бы ей на нем общаться, кроме отца, если она родилась здесь, в этом городе, где русских вроде бы не более десятка (таких же потомков эмигрантов), и друг с другом они не общаются, нет ничего похожего на землячество. Родной для нее как раз французский — у Лаврика, общавшегося с ней на мове Гюго и Бальзака, именно такое впечатление создалось.

— Разумеется, — сказал Мазур. — У меня нет никаких дел.

— Тогда пойдемте?

«Интересно, зачем это я ему понадобился ни с того ни с сего, — подумал Мазур, направляясь вслед за девушкой к задней двери. — В шахматы мы играем во вторник, а сегодня пятница. Что, наконец-то… Да нет, вздор…»

Даже Лаврик с его привычкой подозревать всех и вся очень быстро заявил: по его глубокому убеждению, ни сам Акинфиев, ни его очаровательная доченька никак не могут оказаться злокозненными шпионами. То есть, теоретически рассуждая, оба могут давным-давно сотрудничать с любой разведкой, от парагвайской до индонезийской (в конце концов, дело житейское, от любого можно ожидать), — но вот разрабатывать советских офицеров им никто не поручал. В противном случае оба вели бы себя совершенно иначе — сам Акинфиев мягко и ненавязчиво липнул бы к Мазуру, как банный лист, а Татьяна ни за что не отвергала бы галантерейные поползновения Мазура, наоборот, столь же мягко и ненавязчиво вешалась бы ему на шею. Как это было не так давно на одном из экзотических островков в Карибском море, где очаровательная девица с красивым русским именем, такая же внучка эмигранта, ухаживания Мазура как раз охотно принимавшая, оказалась, стервочка, подставой очень плохих мальчиков…

  35