2 
— Ты о чем?
— Я ухожу к другой. Совсем. Навсегда. — Выдавил он из себя. И героически побледнел.
— А как же я, я же без тебя не могу! — господи, как бы я много дала, чтобы пережить этот момент как-то подостойнее. Но, что выросло — то выросло. Я заплакала. А что мне оставалось, если хорошенько пораскинуть мозгами. Вот уже невероятное количество лет все мои дни и ночи подчинены неуловимому, но настойчивому ритму семейной жизни. Дети — муж, муж — дети. Магазины — готовка — прогулка — уроки. Деньги, энергия и много чего другого я черпала в этом незыблемом понятии — муж.
— Ты уж как-нибудь сама теперь. На всех меня не хватит.
— Но у нас же дети. Сереженька, может мы как-то можем по-другому все решить? Я же люблю тебя (Вот позор!). Не уходи. — Интересная версия, только с больной от шока головы я могла ляпнуть такое. Какой, интересно, другой выход?
— Все решено. Я был с вами много лет. Больше я не могу.
— Но чего? Чего ты не можешь? — возвела я руки к нему. Паралич воли настигал меня с невероятной скоростью. Хотелось включить перемотку назад и стереть все эти нелепые, невозможные кадры. Как это он уйдет? Все же кончится, время остановится, вода перестанет течь к океану. Наши дети никогда не вырастут.
— Да не могу я только и пахать, чтобы потом видеть тебя в одном и том же засаленном халате. Есть одни и те же макароны с сыром и слушать бред твоей маменьки.
— Но ведь девочки? — приперла я его к стенке.
— Тамара тоже ждет от меня ребенка. Сына. Я ее люблю и я ей нужнее. А ты просидела на моей шее двенадцать лет, растолстела так, что с тобой спать противно. Пора тебе уже самой отвечать за себя. — Тут я ахнула и схватилась за сердце. Он поспешно принялся паковать чемоданы, запихивая туда все ценные вещи, которые попадались ему на глаза.
— Что ты делаешь? Это же наши семейные драгоценности, — заорала я, хлебая по ходу дела валерианку. Этот момент я потом много раз крутила так и сяк в своей голове, но всегда приходила к одному и тому же выводу — я дура. Полная. И не просто полная, а очень полная и за тридцать. Мало ли, что человек много лет спал с тобой в одной кровати и давал деньги на еду. Как можно было заливать пол слезами и позволить ему в это время вынести из дома все те цацки, большинство из которых мне подарил…кто? Муженек? Ан нет, папочка.
— Киса, у меня сейчас очень сложный период. Нужны деньги для беременной женщины. А вы не пропадете. И я вам помогу, как только смогу. — Он собирался и говорил все быстрее, словно боялся, что я сейчас перестану падать в обморок и вызову милицию. Простая мысль, что у нас с девчонками теперь тоже начинается СЛОЖНЫЙ период, посетила мою голову в тот момент, когда я стояла босиком на лестничной клетке и смотрела, как кабина лифта увозит моего теперь бывшего и львиную долю всех наших семейных накоплений. Я чувствовала себя героем Стивена Кинга, которого на потребу жестокой публики поместили в виртуальную реальность. Герой оглядывается, а все вокруг начинает сползать, осыпаться, превращаться в дымку. Пока последние остатки реального мира не трансформируются в грязно серое ничто. Я упала в обморок, прямо там, у лифта, в пыль плохо помытого кафеля лестничной клетки. Было бы здорово, если бы Серый, осознав всю чудовищность своего решения, вернулся, нашел бы меня, полуголую и бездыханную. От прикрыл бы от ужаса рот рукой, словно заглушая невырвавшийся крик, подхватил бы меня на руки, открыл бы ногой дверь и… Дальше я поняла, что не могу больше лежать на кафеле. Сознание ко мне вернулась, а телу было весьма холодно. Ждать Сергея не было никакого смысла, так что я самостоятельно доковыляла до дому, до хаты и принялась обалдевать.
Прошло два дня. Сегодня, слава Богу, Новый Год, так что можно бы и радоваться. Праздник все-таки. Но я сижу у себя в комнате, реву, пью валерьянку с водкой, коктейль «Разведенка», и думаю о том, как хорошо, что папочка не дожил до этого дня. Или этих дней. Дочери периодически пытаются привести меня в чувство и тогда я реву еще горше. Иногда заходит моя драгоценная маменька и выдает что-нибудь навроде:
— Да, доченька, говорила я тебе, что он не пара тебе. Не послушалась меня, вот и получай по заслугам. Теперь узнаешь, как одной двух детей поднимать, — после этих комментариев прошлого и настоящего я наливала себе еще водки. Тогда моей умнице Шурке, старшенькой, пришла в голову гениальная идея пригласить на праздничный обед мою давнюю подружку Машку — Матильду. Полезностей от этого было две: во-первых, по крайней мере, будет кому со мной пить и принимать на себя мои пьяные стенания относительно того, что все мужики — козлы. Во-вторых, найдется тогда хоть кто-то, кто изготовит, наконец, праздничный стол. Шурик хотела праздника, хотела еды и устала плакать вместе со мной по безвременно ушедшему (от нас) папаше. Анюта же, тем более, крайне сильно рассчитывала и на Деда Мороза, и на кучу вкусностей. В результате часам к трем этого веселого миллениума в мою обширную трешку на Покровке прибыла Мотька вместе со всеми своими девяноста пятью килограммами, равномерно распределявшимися на ста восьмидесяти двух сантиметрах ее нехилой фигуры. Кстати, на фоне Матильды я всегда чувствовала себя Жизелью, хотя и сама всего чуть-чуть не добрала до восьмидесяти.
2 
