8 
— Я уверена, что это было не так. Наверняка ты любила его всем сердцем.
— Ах, сентиментальная малышка Сиддонс. Но я-то ведь совершенно не сентиментальна. Наверное, меня очаровали его рассказы об этом жарком острове. Мне хотелось своими глазами увидеть эти краски и эту красоту: бирюзовое море, коралловые рифы и колышущиеся на ветру пальмы. За словом он в карман не лез. Иногда мне кажется, что эту свою черту ты унаследовала от него. Все считали, что он меня не достоин. Но я все равно уехала. Я так отчетливо помню суматоху сборов, наш корабль, звезды на темно-синем бархатном небе… У меня есть бархатное платье точно такого цвета. Когда я его надеваю, я всегда вспоминаю это плавание. Все было так романтично и так увлекательно, а потом… мы приплыли. Я помню, как впервые увидела его дом. Когда я вошла, меня пробрал озноб, несмотря на тропическую жару. Было семь часов вечера… и внезапно солнце исчезло. Темнота там наступает очень быстро, не то что здесь. Сумерек нет вовсе. Только что был день и вдруг… ночь. По обеим сторонам двери горели фонари. Дом был белый, а в воздухе стоял неумолчный гул насекомых. Вокруг густо росли кусты и деревья. Там все растет гораздо быстрее, чем дома. И от земли все время идет влажный жар, как будто идешь по горячему сырому одеялу.
— Потрясающе, — прошептала я.
Несколько мгновений она молчала, а затем затрясла головой.
— Я все это очень быстро возненавидела, — запальчиво произнесла она. — Я все время вспоминала дом и даже то, что никогда здесь не любила. Например, дождь… Мелкий сеющий дождик, а не тропический ливень. Мне хотелось услышать звук проезжающего за окном экипажа, увидеть запряженных в омнибус лошадей, торговок цветами и фруктовые лотки. Я истосковалась по магазинам, шуму, гаму… Я была бы рада даже густому желтому туману лондонских улиц. Мне хотелось домой. Я чувствовала, что попала в клетку. Но зачем я все это тебе рассказываю? А, Сиддонс?
— Потому что я должна это знать, — ответила я. — Это же часть и моей жизни. Я ведь родилась в этом доме и дышала этим горячим влажным воздухом.
— Я совершила ошибку, — опять заговорила она. — Ужасную ошибку. Когда я поняла, что у меня будет ребенок, я не знала, что мне делать. Если бы не ты, я бы уехала еще раньше. Мне бы и трех месяцев хватило.
— Прости. Это все моя вина.
Она рассмеялась.
— Тебя ведь никто не спрашивал. С самого рождения ты была замечательным ребенком. Старуха Шеба так и говорила, что мне повезет и что мой ребенок не будет трудным.
— Какая деликатность с моей стороны.
— Твоей заслуги в этом не было, моя хорошая.
— Кто такая Шеба?
— Злобная старуха. Я ее ненавидела. На ней было все хозяйство, иначе я бы от нее сразу избавилась. Она ходила совершенно бесшумно, как будто крадучись… Они там все такие… бесшумные… ходят на цыпочках, высматривают, выслеживают… поднимешь голову, а она уже стоит перед тобой. «Мисси звать?» — спрашивает. Вспомню — вздрогну. Но без нее я не справилась бы с хозяйством. Я уверена, что она рылась в моих вещах. Все искала… Я не знаю, что она искала. Что-нибудь, что могло бы меня скомпрометировать. Ральфа постоянно не было дома. Вся его жизнь проходила на плантации. В Канди был клуб для англичан… но эти англичане меня ни за что не приняли бы. Мне казалось, я схожу с ума. Я молилась каждую ночь. Можешь себе представить, в каком я была отчаянии? Господи, молила я, пусть что-нибудь случится. И что-то случилось. Это была ты.
— Господь услышал твои молитвы.
— Открой вон тот ящик, Сиддонс. Там лежит связка ключей. Найди самый маленький ключик… Принеси их мне. Вот он. Это ключ от нижнего ящика. В нем лежит сверток, обернутый в бумагу. Давай его сюда.
Я стояла на пороге удивительного открытия. Еще никогда мама не говорила со мной так откровенно. Каждый раз по окончании очередного спектакля мы сближались. Это длилось неделю или около того, а затем она начинала тосковать по театру и забывала обо мне.
Я принесла ей сверток, и она медленно развернула оберточную бумагу. Я сидела рядом на постели и наблюдала. Под бумагой оказался ее портрет, небольшой, но очень красивый. Мама была изображена на нем до пояса, но было видно, что она одета в сари. Одно плечо было обнажено, а на второе каскадом ниспадали складки тюля нежно-лавандового цвета, усеянного серебристыми звездами. Маму постоянно фотографировали, но ни на одном из своих многочисленных портретов она не была так прекрасна.
8 
