Особенно,... 
65 
— Я всегда был влюблен… Но эта любовь была недолгой.
Глаза его заблестели от воспоминаний.
— Значит, это была не любовь. Настоящая любовь никогда не умирает.
— Мне было всего шестнадцать. — Он снова хрипло засмеялся.
Она улыбнулась:
— А когда мне исполнилось шестнадцать, мама и папа отправили меня в Лондон, на два сезона. Помнишь?
— Мне было жаль тебя.
— Но как мне было тогда жаль себя! — воскликнула Эль. Она так ненавидела свой дебют в Лондоне, как и поездки в Бат, курорт, куда возили дебютанток. Ей было невыносимо тяжело там, и она чувствовала себя как в тюрьме.
Но Шон и тогда спасал ее. Она подняла глаза и увидела, что он внимательно за ней наблюдает.
— Шон, помнишь, ты приехал в Лондон на мой первый бал. Как же я тогда боялась.
— Прости, что я смеялся над тобой, когда ты надела первое бальное платье.
Она и забыла. Платье было очень красивое, но она в нем чувствовала себя долговязой, худой и высокой, как башня, она такой и была. Когда он засмеялся, она так ударила его кулаком в живот, что он согнулся от боли. Рука у нее была тяжелая. Эль ненавидела его в тот момент, но он был прав, это платье совершенно ей не шло. Но когда он пригласил ее на первый танец, и повел в центр зала, и ее рука оказалась в его руке, она была горда и благодарна ему. Она перепутала несколько фигур, но он так ловко поправил ее, что никто не заметил. И в конце ей даже понравилось танцевать.
— Ты со мной танцевал. — И, волнуясь, добавила: — Я теперь понимаю, почему любила тебя так сильно.
Он поднялся из-за стола:
— Сядь поешь.
Она покачала головой и отодвинула от себя тарелку. И тоже встала из-за стола.
— Шон, ты мне нужен. Вернись и стань прежним, каким был раньше.
Он лишь сердито дернул головой.
— Но я прошу тебя! — воскликнула она. — Нам надо больше говорить о прошлом. Все станет как прежде, и потом мы поедем вместе в Аскитон. Знаешь, там еще много работы. Девлин так и не отстроил третий этаж.
Он недоверчиво посмотрел на нее и насторожился.
— Мы можем вместе закончить последние комнаты. И все твои мысли об ужасах прошлого рассеются.
— Они никогда не покинут меня, — прервал он отрывисто. — Прекрати свои мольбы и не проси о том, чего я не могу дать…
— Но я не прошу у тебя любви! — воскликнула она горячо. — Пусть ты не полюбишь меня! Но главное — ты вернешься домой!
Он предупреждающим жестом поднял руку, останавливая:
— Нет!
Она подошла так близко, что ее лицо почти касалось его руки.
— Ты не можешь жестом руки взять и отослать меня прочь, как будто я привидение, преследующее тебя. Я не преследую, но преследует кто-то другой, и я хочу помочь.
Он снова ушел в себя.
— Некоторые тайны должны остаться тайнами… Я изменился. Тюрьма меняет людей.
— Как там было? Насколько тяжело? — Она должна была знать. — И что с твоим голосом? И почему ты такой худой?
— Это было плохо… ужасно. Как будто тебя похоронили живьем в черной яме.
Она не поняла сначала. Он говорит образно?
— Ты изменилась… и принадлежишь другому… Я тоже изменился. Я теперь преступник и бегу в Америку…
— Но есть вещи, которые не меняются никогда.
Он пытался остановить ее взглядом. Но она продолжала горячо и торопливо:
— Мы не можем изменить прошлое. Наше прошлое. Да, ты стал другим. И мне больно от этого. Но наше прошлое осталось. И я не забуду его. Никогда. И помогу тебе залечить раны, и если есть возможность вернуть тебя, я это сделаю.
— Нет. — Он резко развернулся и пошел к двери.
Она побежала за ним.
— Шон, ты хочешь сказать, что действительно сидел в настоящей яме? Два года?
— Не имеет значения, — раздраженно отозвался он.
— Для меня имеет значение!
Значит, он больше вытерпел, перенес еще большие мучения, чем она думала. Но физические страдания бледнели по сравнению с душевными муками, которые терзали его до сих пор.
— Прости меня, прости, я не хотела…
— Оставь это. — Он открыл дверь.
Она схватила его за руку.
— Я знаю, что ты не трус, но почему ты бежишь от меня, бежишь от прошлого, о котором не хочешь со мной говорить? Что-то тебя мучает постоянно. Я права? Ты бежишь не от британских солдат, но от того, что случилось с тобой и не дает тебе покоя.
Он стряхнул нетерпеливо ее руку.
— Ты должна меня ненавидеть за прошлую ночь.
65 
