102 
Тот вечер запомнился Джино навсегда. В доме только они вдвоем — ни слуг, ни сенатора. Горящие свечи, курильницы, дымящиеся благовониями.
На Клементине халат из блестящего белого шелка. Проклятые соски упрямо лезут Джино в глаза. Крепко сжав его руку, Клементина низким голосом проговорила:
— Полагаю, ты знаешь, что мой муж — гомосексуалист.
— Кто?
— Гомосексуалист. То есть мужчина, которого нисколько не возбуждает то, что я закидываю ему ляжки за спину. Наоборот, он любит других мужчин. Ему нравятся их плоские мускулистые ягодицы. Желательно молодые. Желательно черные.
— Ты хочешь сказать, что он педик?
— У тебя отвратительный уличный язык.
— Фью! — Джино присвистнул сквозь стиснутые зубы. — Ты, должно быть, шутишь. Педики не женятся.
— Вот как? Скажи об этом моему мужу. Думаю, он захотел бы поспорить с тобой по этому вопросу.
— Для чего ты мне все это говоришь?
— А как ты сам считаешь? — Ее сузившиеся глаза стали похожи на кошачьи, она взяла его руку и положила себе на грудь.
Иного приглашения Джино не требовалось. В конце концов, под роскошными одеяниями Клементина представляла собой всего-навсего еще одну классическую потаскушку.
Ублажил Джино ее от души, там же, при свете свечей.
Грудь Клементины вздымалась, она шептала сквозь стоны его имя; наконец тело ее расслабилось в оргазме. Улыбнувшись, она удовлетворенно произнесла:
— Я знала, что ты будешь великолепен. Грубоват немного, но это простительно — ты еще так молод.
Джино почувствовал себя оскорбленным. До этого ему еще ни разу не приходилось выслушивать жалобы.
— Эй, что значит «грубоват»?
— Я покажу тебе.
И Клементина показала. Шаг за шагом провела она его по только что пройденному пути, но на этот раз вынудила Джино делать все очень-очень медленно, очень-очень нежно.
— Вместо того чтобы сосать мою грудь, полижи ее, — предложила она. — Дай мне ощутить, как это приятно. — Джино на деле испытал правоту ее слов. — Когда ты входишь в меня, не спеши, расслабься. Ты ведь не воду качаешь, ты должен получить чувственное наслаждение.
— Как? Как?
— Насытить свою похоть. Свои плотские желания.
— Эй, не могла бы ты говорить попроще? Клементина тихо рассмеялась.
— Мне кажется, ты настолько сосредотачиваешься на том, чтобы угодить женщине, что напрочь забываешь о собственном удовольствии.
— Мне тоже приятно, — возразил он. Она положила свой пальчик ему на губы.
— Конечно. Дикий оргазм. А я хочу, чтобы он длился у тебя столько же, сколько у меня.
Он погладил ее мягкую белую попку.
— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
— Поймешь. Поймешь.
И он действительно понял. Позже.
Несколько месяцев спустя их занятия любовью сделались настолько изощренными, что Джино с трудом дожидался очередной встречи. Теперь до него дошло, что она имела в виду. Освоился даже с некоторыми ее словами: сладострастный, гедонический, чувственный. Но то, что они испытывали в объятиях друг друга, нельзя описать даже этими мудреными терминами. До этого Джино привык считать себя достаточно опытным любовником, а оказывается, он всего лишь играл в детские игры.
Встречаясь после жарких постельных схваток лицом к лицу с сенатором, Джино начинал испытывать комплекс вины.
— Не будь смешным, — издевалась над ним Клементина. — Его это ничуть не беспокоит — у него свои собственные интересы. Я же тебе говорила. К тому же ты ему нравишься, он считает тебя ловкачом. И пока мы не лезем на рожон…
До сих пор Клементина настаивала на том, чтобы Джино не порывал с Синди, пусть все думают, что она — его девушка.
— Я никогда не буду ревновать тебя к ней, — сказала она как-то после того, как Джино представил их друг другу. — Пусть она остается где-нибудь рядом. Во всяком случае, я смогу быть уверенной в том, что ты каждое утро получаешь свой завтрак.
На самом деле Джино получал куда больше. Синди сделалась незаменимой. Она готовила, убирала квартиру, поддерживала в порядке его одежду, сидела за рулем — когда ему это требовалось, и, самое главное, аккуратным почерком вела записи по его важнейшим сделкам. При этом она умудрялась оставаться такой же привлекательной, как и прежде.
За шесть полных бурными событиями лет Джино Сантанджело успел подняться на самый верх. С небольшой дружеской помощью, конечно.
Чарли Луканиа. По успешному завершению одной из сделок и ради простоты произношения он сменил имя на Лаки Лючиано — Счастливчик.
102 
