Некоторые вещи огорчали. Растяжки на животе, скорее всего, никогда никуда не денутся. Сколько Женя ни мазала их кремами, тело словно смеялось над ее жалкими попытками. Красные линии возникали то тут, то там, и не было никакого смысла сопротивляться. Женино тело не принадлежало ей, сейчас оно принадлежало природе, и это не самый добрый хозяин. Природе было наплевать на ее проблемы, природу интересовало другое. Женина еще не родившаяся дочь была куда важнее природе, чем она сама, что, кстати, обижало. Но с природой же не поспоришь. И потом, природа дала Жене эту новую грудь – высокую, крепкую, на два размера больше.
Впрочем, новая грудь тоже не слишком радовала. Анна как-то сказала, что она продержится только до тех пор, пока Женя не кончит кормить дочь молоком, и от этой мысли вообще чуть не хватил кондратий.
– Господи, я теперь чувствую себя какой-то коровой, – расстроилась она.
– Знаешь, в каком-то смысле это так и есть. – Анна вздохнула и погрузилась в воспоминания. – Особенно когда приходится сцеживаться. Буквально чувствуешь себя дояркой.
– Фу! – замотала головой Нонна, бывшая при этом разговоре.
– С Машкой у меня были отличные удои, – продолжила «развлекаться» Анна. – С близнецами куда хуже – они все из меня высасывали. Я их кормила до полутора лет.
– Вот поэтому-то ты и осталась такая стройная, – кивнула Нонна. Женя вспомнила этот разговор и посмотрела чуть ниже, на линию своего купальника. О да, мужчины теперь частенько завороженным взглядом смотрели в разрез Жениной блузки, когда она ехала в трамвае. Но и что с того? Проблема-то была в том, что именно сейчас, будучи уже глубоко беременной, взрослой, все продумавшей, держащей все под контролем, заботящейся о себе и не забывающей выпить на ночь нужные таблетки, – именно сейчас Женя, как никогда остро, чувствовала свое одиночество. Ванька был так далеко, а звонил так редко, что иногда ей начинало казаться, что вся эта история, весь их роман были не чем иным, как бессмысленной пустотой. Что его вообще никогда не было. Странная фантазия, идея Матрицы, нереальность этого бытия словно перескакивала с одной подруги на другую, миновав разве что Нонну.
«Вдруг никакого Ваньки вообще нет? Вдруг никто никогда не вернется из армии? Вдруг и армии никакой нет, и я на веки вечные останусь одна, – думала Женя. – Что, если даже он и вернется? Ваня вернется совсем другим. Вырастет, станет умнее, циничнее. Именно такими выходят мужчины из армии, понимающими, что нет никакого смысла организовывать рок-группу или протестовать против загрязнения лесов Сибири. Нет никакого смысла мечтать, нужно делать дела, работать, зарабатывать деньги, строить светлое будущее уже в настоящем. Вдруг Ванька изменился так, что между ними не осталось ничего общего, кроме человека в Женькином животе? Что они будут делать тогда? Созваниваться и ругаться из-за денег? Решать, кто останется сидеть с ребенком по выходным? А потом у него появится девушка, настоящая – не та, которая старше его на шесть лет, не подруга сестры. Настоящая, которую он захочет знакомить с родителями, ради которой решит закончить институт».
Женя лежала на воде и смотрела в окно. Серое небо летело куда-то, и если приглядеться повнимательнее к клокастым облакам, то можно было буквально увидеть, с какой бешеной скоростью ветер относит это небо куда-то в сторону. Мысли в голове появлялись и исчезали, но не вызывали больше паники. Странно, но она с интересом, необъяснимым и непонятным, примеряла на себя эту свою будущую жизнь. Она и дочка. Дочка и она. Новогодние праздники у Анны. Уроки английского у Нонны – качество сомнительное, зато бесплатно. В бассейне вместе – хоть круглый год, а зимой на каток. Может быть, Женя отдаст дочь в фигурное катание. Летом к Нонне на дачу. Или если деньги будут – в Болгарию.
Дочь была реальна – она плавала одновременно и внутри Жениного тела, и вместе с ней в бассейне. Девчонка пиналась, когда Женя долго сидела в одной позе на работе: ей не нравилось, когда мама засиживалась за компьютером. Дочь – это самое важное. Когда у женщины есть ребенок, ее жизнь уже не может быть пустой и бессмысленной. Женя услышала сигнал – закончился сеанс, пора было уходить. Сеансы в бассейне были строго лимитированы по времени, не то что в модных нынче фитнес-клубах. Зато платить можно было за каждый сеанс отдельно. Никаких тебе клубных карт на год вперед. Кто знает, что будет через год? Тут не знаешь, что будет через несколько дней. Дожить бы до конца воскресенья.