Последние отзывы

  84  

— Представляю. Моя мать после инсульта была в таком же состоянии. Она все время плакала, просила, чтобы ее отвезли домой. Она прожила в этом доме более шестидесяти лет, но после инсульта помнила лишь дом, где жила в детстве.

— Чаще всего сэр Кристофер просил отвезти его как можно ближе к пруду с лилиями. Он не понимал, когда я пытался объяснить ему, что на улице слишком жарко. Он указывал левой рукой на эту картину, пытаясь что-то сказать. Здесь изображены водяные лилии Моне. Ему очень нравилась эта картина. Наверное, когда я оставлял его одного, он часами смотрел на нее. Часто я извинялся, когда отвлекал его от картины и отвозил в ванную и тому подобное, а потом возвращался посмотреть, все ли у него в порядке. Бывало, что он сидел там же, где я его оставил два или три часа назад, он не спал, просто смотрел на картину. Или на стену. Однажды я нашел его вон там. Он хотел открыть левой рукой дверь на террасу, но задвижка здесь слишком тугая и, чтобы ее открыть, нужно встать. Начиналась гроза, в комнате стемнело, как сегодня, и сэр Кристофер рыдал, может быть, от досады или, может, от испуга. С тех пор я стал оставлять ему лампу включенной. Однажды в самый разгар грозы ему удалось, взявшись за ручку двери, встать на ноги и открыть дверь. Он выехал на коляске на террасу и, вымочив в дождевой луже туфли и носки, начал смеяться. Порой он был словно ребенок.

Инспектор подошел к двери, ведущей на террасу.

— Он мог сам катить коляску?

— О да. Коляска приспособлена под левую руку. Ему просто надо было поворачивать вот этот внешний обод. Здесь остались следы... царапины...

— Продолжай.

— Они мне сказали: «Отпросись на ночь. Поезжай во Флоренцию». Это был приказ. У меня и правда не было выходных больше месяца. Портеус сказал, что он останется с сэром Кристофером, и он был с ним в комнате, когда я уходил. Я поехал на автобусе. Ничего особенного не делал. Поел пиццы, побродил немного. Я, как приехал, мало что видел во Флоренции, а потом уже смотрел на город только отсюда, сверху. У меня было какое-то странное ощущение, может, потому, что в тот вечер внизу в городе было очень сыро и жарко, или из-за огней прожекторов и такого большого количества прогуливающихся туристов... На пьяцца делла Синьория выступал пожиратель огня... Я не знаю, просто все казалось каким-то ненастоящим. То и дело все вокруг озарялось зарницами. Я выпил пару стаканов пива с пиццей, так что, может, я немного захмелел, и еще я очень нервничал.

— Почему ты нервничал? Ты понял, что в этот вечер ему стало хуже?

— Да. Он весь день ничего не ел. Он не разрешил мне одеть себя. Не хотел выходить на улицу. За завтраком и обедом он плакал и держал меня за руку, пытаясь сказать мне что-то, но смог лишь выговорить: «Боль...» Яспрашивал, где ему больно, но в ответ он только плакал. Я думаю, он не знал, что у него болит. Вся правая сторона его тела потеряла чувствительность. Видите, у него на коляске под правой рукой лежит поддерживающая подушка. Однажды я нашел его вон там, возле стола. Его правая рука, привязанная к подлокотнику, чтобы не падала и не травмировалась, застряла под столом. Ему было больно, он обливался потом, но не высвободил руку, потому что не понимал, откуда эта боль. В тот день я говорил Портеусу, что сэру Кристоферу плохо. Два раза ему говорил, но доктор так и не пришел. Не знаю, вызывал ли он его.

— Нет, не вызывал. Расскажи мне, что произошло, когда ты вернулся обратно.

— Я знаю, они хотели, чтобы я вернулся очень поздно, но тогда начался дождь и к тому же последний автобус уходит в час десять. Подъезжая к вилле, я видел свет в оранжерее и припаркованный у ворот грузовой мотоцикл. Тогда я понял, какую глупость я совершил. Я предупредил их о том, что он умирает, и заставил таким образом поторопиться с вывозом картин. Если бы я промолчал... Да, я знаю, он все равно бы умер, но не так, не так... Нет! Нет, я должен... Должен был...

— Все хорошо. Все хорошо. Успокойся. Сделай глубокий вдох. Дыши ровно. Вот так лучше.

— Они хотели подготовиться к его смерти. Понимаете, подготовиться к тому моменту, когда придут эти люди, которые стоят там, в зале, и начнут составлять опись и все проверять. Я думаю, что я должен был все рассказать Джиму... Он не из тех, кто говорил, что все албанцы бандиты. Он всегда дружелюбно ко мне относился. Если бы я рассказал...

— Ты был не в том положении, чтобы делать что-нибудь. Не мучай себя. — Легко сказать, подумал инспектор.

  84