Она напряглась в ожидании дальнейших слов Натана, зная, что за ними последует тот самый спор, которого она так стремилась избежать.
— И ты, разумеется, скажешь мне про это идеальное решение, даже если я не желаю о нем слышать?
— Да, скажу. Тирлох О'Дун должен на тебе жениться, тогда все встанет на свои места.
— Прямо-таки должен? Ты, конечно, уже обсудил с ним этот вопрос?
Натан тихо выругался и с раздражением взглянул на сестру:
— Я вижу, ты уперлась. Прежде чем мы начнем спор, который может продлиться не один день, скажи мне, пожалуйста, сколько времени у нас осталось?
— Ты о чем?
— Когда должен появиться на свет этот ребенок?
— А-а…
Щеки Плезанс залила предательская краска стыда. Она пожала плечами.
— Я не знаю.
— То есть ты вообще не имеешь никакого понятия, я правильно тебя понял?
— Твой сарказм неуместен, — стыдливо проговорила Плезанс.
Она почти ничего не знала о том, что происходит с ее телом, и это вызывало в ней чувства досады и смущения.
— Но какже так? Женщины должны знать такие вещи.
Плезанс подбоченилась и сердито взглянула на брата:
— Тогда было бы здорово, если бы нас, женщин, хоть кто-нибудь в этом вопросе просвещал. Однажды я видела — вернее, случайно подглядела, — как рожает кобыла. Даже это мне было запрещено — считалось, что я не должна вникать в такие подробности жизни.
Натан и сам был мало осведомлен в этом, поэтому ее признание ему не понравилось.
Она сорвала маргаритку и начала рассеянно обрывать лепестки.
— Возможно, у меня уже есть шесть месяцев. Но я не могу сказать наверняка.
Натан тихо, но смачно выругался и пнул ногой цветок одуванчика.
— Шесть месяцев! Этот ребенок был зачат довольно быстро. Я вижу, вы с Тирлохом О'Дуном не теряли времени даром.
— Да, ты прав… к моему стыду.
— К его стыду, Плезанс. Этот распутник соблазнил тебя.
— Честно говоря, это не совсем так. Тирлох всколыхнул во мне очень сильные чувства с той самой минуты, как я впервые его увидела. Да, возможно, он и впрямь меня соблазнил, но для этого ему потребовалось не слишком много усилий. Меня тянуло к нему, как бабочку к огню. Пока я ему отказывала, я чувствовала себя несчастной. Да, впереди меня ждут муки родов, но я не жалею о том, что отдалась Тирлоху О'Дуну, и с удовольствием вспоминаю минуты нашей близости.
— Какая ты честная, черт возьми! — сердито буркнул Натан. — Так будь уж честной до конца и признайся самой себе в том, что он тебя бросил.
Она побледнела. Увидев это, Натан мысленно обругал себя за бесчувственность и подвел сестру к ближайшей каменной скамье. Когда они сели, он взял и нежно погладил ее руку.
— Прости меня, — тихо проговорил он, — это было жестоко.
— Не надо извиняться. Ты сказал правду.
— И все-таки я не должен был этого говорить. Мне не хочется видеть боль в твоих глазах. Но именно поэтому я и стремлюсь помочь тебе, Плезанс. Можно я хотя бы потребую, чтобы он дал свою фамилию ребенку, которого ты носишь? Ты же знаешь, как страдает внебрачный ребенок без отцовской фамилии. Почему, по-твоему, наше с тобой незаконное происхождение столько лет хранилось в глубокой тайне? И хранится до сих пор? Пока ты жила рядом с Мойрой, ты наверняка сама прекрасно видела, каково это — расти приблудышем.
— Да, видела.
— Тогда разреши мне с ним поговорить. Я потребую, чтобы он дал ребенку свою фамилию. Пусть сделает хотя бы это.
Плезанс опустила голову и уставилась на свои руки, пытаясь мыслить трезво. Ей стоит серьезно прислушаться к предостережениям Натана. Ее ребенок будет незаконнорожденным, а таких открыто презирают. Она видела, как страдает Мойра из-за своего внебрачного происхождения, а ведь там, где живет девочка, люди гораздо снисходительнее, чем в более населенных частях колонии. Плезанс знала, что, если она не переедет в опасную лесную глушь, ее ребенок будет всю жизнь терпеть насмешки и глумление общества, яростно осуждающего безотцовщину.
Она пригладила спереди свое легкое коричневое платье и положила руки на живот. Скоро ей понадобится более свободная одежда, и даже здесь, в маленьком загородном коттедже, она не сумеет утаить свое положение. Позже, если она по-прежнему будет не замужем, ей придется лгать. Возможно, она придумает какую-нибудь правдоподобную историю, которая спасет репутацию ее чада, но тогда ему придется жить с этой ложью. Плезанс сомневалась, что сможет открыто просить своего ребенка, чтобы тот всю жизнь говорил неправду.