Лёгкий, ненавязчивый романчик 
36 
– Чингисхан, чтоб его… – буркнул я. – Ко всем подряд ходит и всех уговаривает меня по службе опекать. Тут уже и Вакх был, и Клеопатра, может, и вы из той же оперы, нет?
– А… давайте, я вам лучше второго шпиона покажу? – Видимо, Лизанька в свою очередь сочла тронутой мою особу.
Пришлось пожать плечами и предложить даме руку.
– Ведите, моя пленительная Ариадна…
– Идёмте, мой небритый Тезей…
В тоне её скользнула лёгкая смешинка, указующая, что шансы на «безе» изрядно возросли. Гусар, сумевший рассмешить даму, никогда не останется без протекции, а протекция, братцы мои, всегда приводит нас к…
– Он там! – восторженно дыша мне в ухо, прошептала отчаянная падчерица.
Я небрежно рванул дверь, танцующе шагнул внутрь столь же скудно освещённой комнаты и… Навстречу мне поднялся тупоголовый гигант с плоским лицом и косой саженью в плечах. Сразить оного ударом чернильницы по голове – вот смеху было бы! Правда, недолго… Француз смерил нас оценивающим взглядом, криво усмехнулся и шутя поднял пальчиками над головой тяжёлый табурет. В эту роковую секунду чья-то ловкая ручка выхватила у меня из-за пояса вражеский пистолет, и грозный девичий голосок предупредил:
– Одно движение, и я стреляю!
– Сударыня, какое трагическое разочарование…
– Ах, Денис Васильевич, это не вам! – виновато поправилась прелестная Лизанька, не сводя прицела с гиганта-художника. Тот всё понял правильно и не дёргался, даже когда я молча двинул ему ботиком в пах. Злодей только икнул, а потом тихохонько стёк на пол, приложив сам себя табуретом по макушке. Связать его было делом минутным.
Две тщательно прорисованные картинки доподлинно изображали порядочнейшего Макарова, укладывающего на диванчик пошло хихикающего ротмистра Чеченского. Я, рыча, как бурый медведь, заставший в постели супруги медведя белого, понял, что честь русского гусарства отныне только в моих руках. Наполеон никогда не получит эти неприличные картинки, их не напечатают во всех европейских газетах, и мундир офицера российского никогда не будет запятнан продажными щелкопёрами и бумагомарателями!
– Что мне должно делать далее? Застрелить вашего отчима?
– Мысль, не лишённая приятности, – крепко призадумалась барышня, – но без суда – это будет просто убийство. Наверное, вы обязаны его арестовать, дабы предоставить соответствующим властям.
– Но… тогда всё поместье может быть отписано казне. Уверен, став наследницей «покойного» в результате «несчастного случая», вам было бы проще…
– Я не слышала этих слов!
– Я их не произносил! – пылко воскликнул я, до глубины души сражённый её бескорыстием и любовью к Родине. – Отныне и навеки располагайте моей саблей, моей верностью и самой моей жизнью!
– Благодарю. – В прекрасных очах Лизы погас огонёк гнева, сменившись раскаянием и прощением. – Нам надобно идти спасать безвинно подставленных друзей ваших.
– Тогда вперёд! Тот трус презренный, что кровь товарищей продаст вразвес и оптом, – как мне казалось, к месту вставил я замечательную цитату какого-то античного автора.
Девушка удивлённо поморщила носик, но ничего не сказала. Рука об руку – она с французским пистолетом, я с обнажённой шашкой – рванулись мы в ту таинственную комнату, где под звуки невидимой музыки изощрённо предавались разврату мои героические офицеры.
Так что не выйдет по-вашему, маленький активный корсиканец, покуда есть у матушки-России такие вот отчаянные Лизаньки! Женюсь-ка на ней, всенепременно женюсь, как только изгоним неприятеля из пределов благословенной земли нашей. Вот только одержим победу, и сразу приеду к тебе на боевом горячем коне! Ты только жди, Лизавета…
* * *
Лакеи шарахались от нас, как перепуганные утки, отклячив зад и боязливо тряся фалдами. Однако же у самых дверей были мы остановлены достопочтенным помещиком Тихуновичем, горячечно раскинувшим руки в стороны:
– Куда спешите вы, любезный Денис Васильевич?
– На танцы, покордебалетиться! – внаглую ответствовал я.
– А что же лицо ваше столь кгасное?! Так и до апоплексического удага недалеко… – всё так же загораживая проход, завертелся предатель.
– Цвет лица моего никаким образом не соотносится с важностью дела, которое мне надобно разрешить за этими дверьми. И если вы, милостивый государь, не соизволите отойти вон в тот угол, я самолично засуну вас головой вниз в ближайшую кадку на место фикуса!
– Что за стгасти? Да вы здоговы ли?! И сабля наголо… Полно, полно, догогой дгуг, вижу я, чьи гомантические бгедни восприняли вы за чистую монету. Выпьем же, и всё пгойдёт!
36 
