52 
– Сл-лушаюсь, батюшка сы-ыскной воевода! А Фома Си-илыч ка-ак же…
– Я прослежу.
– А то он ить ка-а-ак дитя ма-а-алое…
– Я за ним присмотрю, – уже несколько раздражённо пообещал я.
– Эт-то он то-о-ока с виду сам си-ильный, а…
– Стрелец Заикин! – едва не выругался я. – Надо же, блин, какой заботливый выискался! А ну шагом марш выполнять приказ!
Парень опомнился, извинился, снял шапку, отвесил поясной поклон и опрометью бросился на поиски Саввы. Что-то нехорошее говорило мне, что профилактическая работа с гражданами посредством портретов «Их разыскивает милиция» ещё принесёт свои плоды. И ох как они мне не понравятся! Надо срочно всё переписать и перевесить.
Дверь в поруб оставалась незапертой. Я сунулся вниз и тут же подался обратно, ну их, в такой холодрыге сидеть…
– Митя! Фома! Хватит моржевать, вылезайте из морозильника, поговорить надо.
Начальник стрелецкой сотни вышел почти сразу, дыша паром, с посеребрённой инеем бородой и синеватым носом. Долго сидел, видимо, но хоть где-то надо же было отдохнуть от заботливого товарища по службе. Митьку пришлось звать ещё два раза.
– А я ить буйный теперича, – наконец донеслось из поруба. – Не боитеся, что покусаю, отец родной?
– Буйный, говоришь… Так, может, тебе внеочередной отпуск к маменьке в деревню устроить? Нервишки подлечить, Маняшу с коровой вспомнить…
– Смилуйтесь, Никита Иваныч! Совсем шуток не понимаете… Выхожу уже, выхо-жу-у! Что ж запугивать-то сразу…
Еремеев понимающе отвалил проверять посты, давая мне возможность разобраться с младшим сотрудником. Митя появился не сразу, сначала высунул взлохмаченную голову, в перьях и соломинках, под глазом синяк, на шее и за ухом размазанные следы дёгтя.
– Что ты чистил причёской – курятник, конюшню, кузницу?
– Везде отметился, – не стал спорить он. – А тока что ж вы окольные вопросы задаёте, неужто безынтересно, как я умом навернулся?
Мне оставалось лишь пожать плечами. Он недоверчиво сощурился. Ага, не хочет раскалываться… Я равнодушно зевнул и вытащил у него перо из чуба. Подержал на весу, дунул и проследил, как оно плавно полетело через двор.
– Сердца у вас нету! – убеждённо выдохнул Митя. – За меня, сироту, всё отделение в сострадание впало, а вы молчанием обижаете. Ну ладно, ладно… Вот как вы с ума сойдёте, я тоже вашим здоровьечком и не поинтересуюся!
Я выпрямился, отряхнул колени и поправил ремень, задумчиво глядя на баню. Митенька не выдержал окончательно и затараторил так, словно это было его последнее интервью перед политическим бегством в Израиль:
– Это мне всё Кнут Гамсунович насоветовали, святой человек, ни минуты без идеи, всё о благе всеобщем печётся, вот и ляпнул не подумав, а я и зацепился, мыслишка-то дурная, однако ж работает, работает, Никита Иванович, я уж на себе быстренько испробовал, не народ же подставлять, нам-то что, мы люди милицейские, к лишениям привычные, подвигами умудрённые, героизмом битые, одна тётка Матрёна с капустой своей богопротивною такое в желудке моём наэкспериментировала, слов евангельских не хватает, а матом нам нельзя, у нас честь мундира, ну да что уж теперь, опосля-то, главное дело, что получилося, получилося, и фигу ему, Лиху Одноглазому, не стало оно, не тронуло, несоразумело, как и чем исхитриться, коли я эдаким вывертом себя предоставил, а вот бы и весь город так, почитай, отстояли бы родное Лукошкино!
Я подобрал щепку, недоструганную стрельцом Заикиным, и вовремя сунул парню поперёк зубов. Митя вгрызся в древесину, как бобр-мутант-переросток, но заткнулся, догадавшись, что мне тоже надо вставить слово.
– Не перебивай. Итак, ты случайно услышал в Немецкой слободе… За книжками бегал, что ли?
– Ы-гы, – не разжимая челюстей, кивнул он.
– Ну, естественно, не было печали, научили милиционера в психоанализ играть. – Чуть отвлёкшись, продолжил: – Там подхватил какую-нибудь народную поговорку о невезении, и у тебя сложилось блистательное умозаключение. Лихо может причинить вред любому человеку, зашпыняв его невезением, но тому, кто безумен, дальше не везти уже просто некуда! Я не буду вдаваться в откровенный дебилизм этой притянутой за уши концепции. Спрошу лишь одно: Митя, оно работает?
– Ы-гы!
– Оно само тебя боится? Боится, потому что не знает, как с тобой быть, ведь псих неадекватен, невменяем и непредсказуем в своём поведении. А знаешь, в этом рассудочном безумстве что-то есть, может и прокатить.
52 
