– Да ты что, участковый, – всполошилась Яга. – Нешто Митеньку ордынцам-сыроедам отдать удумал?!
– Ну-у… вообще-то он кого угодно может заболтать своей системой психоанализа, – на мгновение смутился я. – Но на самом деле у меня к нему другое поручение…
– Звали, Никита Иванович?
– Звал, Митя. Будь другом, найди-ка нам сюда побыстрее гражданина Филимона Груздева!
Боярин и бабка, не сговариваясь, поочерёдно пожали мне руку. Всё по справедливости, с дьяка причитается – за попытку дискредитации честного имени матушки государыни и нашего младшего сотрудника. Ладно, младшего сотрудника мы бы ему ещё простили (Митя у нас и сам не подарок!), но всенародное оскорбление царицы простить никак нельзя. Зуб за зуб, как говорится…
– Милый, ты же не всерьёз? – тихо спросила Олёнушка, прячась за моим плечом. – Шамаханцы скоры на расправу…
– Не бойся, нашего дьяка убить нельзя. Он уже эпический персонаж, без кого угодно можно обойтись, только не без Филимона Митрофановича. Яга так невероятно кстати сделала его жутко любезным, что этим грех не воспользоваться. Ордынцы не смогут не купиться на его «уста сахарные»…
– Но он вернётся, ты мне обещаешь?
Я обнял её и нежно поцеловал в щёку. В целом, как я понимаю, подобные вольности до брака здесь, мягко говоря, не особо приветствовались. Почему для нас делали такие поблажки и исключения, я, честно говоря, по сей день не понимаю.
Да, сыскной воевода – довольно высокий чин, но у многих бояр и родословная подревнее, и должность повыше, и связи покруче, и на рожон не лезут, ведут себя, как принято, без новомодных закидонов. Из-за нашей дружбы с государем? Так он и сам старинные традиции особо нарушать не рискует… А может, просто потому, что люди здесь человечнее? Ну просто хорошие, нормальные люди, видят, что мы счастливы, и не лезут с нравоучениями.
Искомого дьяка Митя с Еремеевым доставили довольно быстро. После полного провала своей террористической (или революционной?!) акции по открытию глаз Гороху на «аморальность» его жены перепуганный поборник нравственности и морали сам намеревался тишком перевалить на верёвочке через крепостную стену, укрывшись от грозы всё в той же Подберёзовке. Митина мама наверняка не откажет впустить «кандидата в мужья», а деревенские – народ сплочённый, своих не выдадут. Поэтому взяли его тёпленьким, пока бедолага мельтешил туда-сюда, от башни к башне, выискивая, как бы из столицы удрать и к шамаханам не попасться.
Тут же на крепостной стене, под неподкупными взглядами наших товарищей, был устроен небольшой импровизированный суд чести. Прокурором был я, защитником Баба-яга, судебным приставом Митя, судьёй старик Кашкин, свидетелями Олёна и Еремеев. Вполне легитимное сборище, не находите? Далее цитирую быстренько по протоколу (ордынцы действовали на нервы, и в наших жизненных интересах было бы нанести им первый упреждающий удар дьяком)…
Я (торжественно). Гражданин Груздев, вы обвиняетесь в государственной измене, клевете на саму царицу, выставлении царя «рогоносцем», бездоказательной хуле на нашего младшего сотрудника и возмущении народных масс к сносу ворот Лукошкинского отделения милиции!
Боярин Кашкин (сурово). Так ли оно было, свидетели? Тока коротко – «да» либо «нет»…
Олёна (сбивчиво, краснея). Да. Почти. Ну, если по-честному, то…
Еремеев (во всё горло). Да! Было! Сам видел: бежал, участвовал! Казнить его! Вот из-за таких у нас по сей день престиж международный хромает на всю голову…
Баба-яга (загадочно). Защита воздерживается от высказываний.
Дьяк (суетливо). Смилуйтесь… Ить я тока… думал… оно ить до того… да он уж и к устам её сахарным почти…
Я (бескомпромиссно). Требую смертной казни!
Боярин Кашкин (взвешенно). Таковое злодейство великое только на кол сажанием али четвертованием наказывать следует. Защита скажет ли чего?
Баба-яга (громко). Защита протестует!
Дьяк (крестясь). Славься Господь на небеси… Ох, спасибо те, светлая заступница, Матерь Божья…
Баба-яга (продолжая). Сурово наказание без меры! Человек он немолодой, звания духовного и хоть добрых дел за ним особо не отмечено, однако ж и нам милость проявить следует…
Боярин Кашкин (подмигивая). О какой милости просишь?
Баба-яга (злорадно). О лёгкой смерти! Пущай вон хоть расстреляют, что ль…