112 
– Эх, казачков бы сюда… – мечтательно протянул мой денщик, а я только сейчас заметил, как он зажимает левой ладонью бок. – Не смотри, ваше благородие, вскользь клинок прошёл, самому стыдно, что так подставился…
Я быстро скинул китель, оторвал широкую полосу от нижней рубахи и, невзирая на все протесты, перевязал старика, как мог.
– Давай тоже в дом. И не спорь со мной, Прохор! Нам ещё как-то эту хату удержать надо, а там…
– А что там? Рано ли, поздно ли, все помрём…
– Катерина что-нибудь придумает, – твёрдо заявил я. – А может, и дядя опомнится да пришлёт сюда сотню-другую с пиками! Нам только продержаться бы…
– Не пришлёт, хлопчик, да и некуда ему слать, проходы-то только ты один знаешь. Они, окромя характерника, никому не открываются. – Голова моего наставника стала крениться набок, он вздрогнул, опомнился и, безропотно повиснув на плече рослой крестьянки Ефросиньи, позволил ей увести себя в дом вместе с едва волочащим ноги Шлёмой.
– И Моню туда же! – по ходу попросил я. – Отец Григорий, мы с вами одни остались. Ну что, покажем лягушатникам, на чью землю они позарились?
– Ай, генацвале! Как харашо гаваришь, я тебя, как брата… – Тощий грузин с кривым носом и длинными клыками на мгновение прижал меня к груди. – Аткрывай ворота, хорунжий! Давай красива умрём, пусть им всэм завидна будэт…
Мы чинно спустились вниз. Он снял засов с ворот, я спокойно выпустил всех собак и выстроил их в рядок.
– Vive Napoléon![12] – громко раздалось снаружи, видимо, других лозунгов и боевых кличей французы уже не помнили.
Ворота распахнулись настежь. Обугленные и обгорелые останки некогда великой армии пошли в свой последний бой.
– Фас, – ровно приказал я. Вернее, даже не приказал, а разрешил, ибо псы буквально рвались с поводка.
Страшная свора ринулась на ходячие кости с восторженным рыком самоупоения! Несколько бесконечно долгих минут слышался только свист сабель, французские проклятия и хруст разгрызаемых позвонков. Потом две или три уцелевшие собаки, скуля, бросились под нашу защиту. Остальные заставили врага заплатить дорогой ценой.
Мы с отцом Григорием молча посмотрели друг на друга и подняли сабли…
– О пречудная и превысшая всех тварей Царице Богородице, Небеснаго Царя Христа Бога нашего Мати, Пресвятая Одигитрие Марие! Услыши ны грешныя и недостойныя, в час сей молящиеся и к Тебе со воздыханием и слезами пред пречистым образом Твоим припадающия, – громко раздалось над нашими головами. В окне, красивая и сосредоточенная, Катерина выразительно читала по бумажке незнакомую мне молитву, держа перед собой ту самую небольшую икону в серебряном окладе. Я не понимал, что происходит, потому что время остановилось. Скелеты замерли, кто как шёл, не в состоянии двинуться с места. Весь двор обволакивала неуловимая аура света, и на последней фразе: «Владычице, спасти нас и Царствия Небеснаго сподобити, да о спасении Тобою славим Тя!» – серебро вспыхнуло так ярко, что я едва не ослеп. А когда кое-как протёр глаза, французов уже не было. На их месте громоздилась куча серого пепла, из которой торчали рукояти старых сабель и остатки проржавевших киверов войны 1812 года.
– Мы что, пабэдили, э? – тихо спросил отец Григорий, я неуверенно пожал плечами.
– Сильная вещь! – удовлетворённо заявила Катенька, отирая ладонью пот со лба. – Неудивительно, что за ней была такая гонка. Оставила бы себе, но думаю, наверху она нужнее. Иловайский, а ты про мою рыбку не забыл? Тогда доставай, не жмись…
* * *
Наверное, где-то через полчаса или час мы с Прохором попросили отпустить нас домой. Оборотный город был спасён, а там, наверху, наверняка оставшиеся недобитые части французской гвардии. Учитывая, что теперь мы знаем чудотворные свойства этой иконы, победить вражеские скелеты будет легко и просто. К тому же мой денщик всё-таки потерял немало крови и ему требовалась профессиональная помощь нашего полкового лекаря. У хозяйки была хорошая аптечка, и чего-то обеззараживающего она ему в стакане намешала, но это так, временно. Моня и Шлёма быстро пришли в себя, на упырях вообще всё как на собаках заживает. Теперь, думаю, их захвалят на весь свет как первых защитников Оборотного города. Может, даже медалью какой наградят или крестиком, я не знаю…
– Нам бы наверх, красавица. – Прохор в пояс поклонился сияющей Катерине, которая на радостях подарила ему чудной прозрачный мешок с апельсинами, кексом, заграничным шоколадом и какими-то хрустящими кружочками картофеля в зелёном цилиндре.
112 
