18 
Моя Азиатская дивизия шла в свой последний поход…
В назначенный час я нажимал кнопку звонка маленькой квартиры на третьем этаже. Это была ее личная собственность, мы встречались здесь редко, спрятаться от всего мира или по каким-то очень уж особым случаям. Видимо, сейчас был один из них.
Я ничего не знал, лишь поэтому ничего не боялся. То есть сам внутренне понимал, что она не причинит мне зла, но, по ее же словам, любой колдовской обряд искушает душу. В первую очередь душу спасаемого…
Лана встретила меня в одном белье – черная маечка с клубничками и такие же легкомысленные трусики-шортики. Она первой вместо приветствия поцеловала меня, но остановила мои руки, когда они стали слишком настойчивы.
– Нет. Не сейчас. Мне нужно открытое тело, но сексуальный контакт с клиентом во время такого обряда скорее нежелателен. Избавляясь от одной дряни, можно впасть в не лучшую зависимость, и я здесь рискую больше, чем ты. Проходи в комнату. Все принес?
Послушание никогда не занимало достойного места в разряде моих несомненных достоинств, но в тот день я повиновался ей, почти не прекословя. Разумеется, имея в виду не словесный протест, а вынужденное усмирение желаний тела. Я хотел ее, как хотел всегда, быть может, даже острее, чем раньше, но сейчас от Ланы исходила какая-то властная аура разделения.
Боюсь, что это неточное слово, но… Не отторжение, не отчуждение, не холодность, не разочарование, а именно разделение – горячей женщины от хладнокровной ведьмы. Сейчас передо мной стояла отстраненно любящая профессионалка. Именно так. Отстраненная любовь. Уроки кончились. Если она сумеет меня вытащить, то награда будет дарована обоим.
Разденься по пояс. Сними крест.
Крест зачем?
– То, что ты в этом участвуешь, уже греховно по православию. Но платить придется не тебе, я возьму все на себя. Ты должен просто постараться помочь мне остановить этого человека.
– Ты узнала его имя?
– Я узнала все. Даже больше, чем требуется. Он пришел к тебе, потому что ты восприимчив, у тебя тонкая кожа и ты умеешь прощать. Пока ты ему подчиняешься, он не причинит тебе зла, ему не нужно управлять тобой, он не ищет себе нового тела. Он лишь хочет, чтобы ты слушал его. Всегда. Ему нужно выговориться и быть понятым.
– И только?
– Да, милый. Ты будешь тихо сгорать от его воспоминаний, его боли, его обид, его поступков и незаметно умрешь в течение года. Абсолютно без всякой видимой причины. Он убьет тебя, совершенно не желая этого, но и не жалея. А потом будет искать другого.
– Как его остановить? – Я попробовал обнять ее.
Лана осторожно прильнула к моей груди и в тот же миг очень мягко высвободилась.
– Тебе незачем знать. Это непохоже на поцелуй принцессы в сказке или сдвоенное воспарение энергий в тантрическом сексе. Мне надо провести ритуал. Ложись.
Она задернула занавески, смочила мне виски святой водой и аккуратно расставила вокруг меня купленные мною пять желтых церковных свечей. Потом, не задумываясь, разделась, накинула на голое тело черный шелковый плащ с капюшоном и, опустившись на колени у меня в изголовье, нарисовала специальным карандашом какие-то каббалистические знаки у себя на кистях рук и ступнях. После этого она медленно, слева направо, одну за другой зажгла свечи.
– Ни о чем не думай. Расслабься. Если вспомнишь, читай любую молитву, но не напрягаясь и про себя.
– Я не усну?
– Нет, это будет не сон… – Ее губы нежно поцеловали меня в лоб, там, где еще недавно я ощущал боль от застарелого шрама. Чужую боль…
Есаул Макеев выхватил револьвер и прицелился мне в лоб:
– Еще только шаг, ваше благородие, и я застрелю вас, как собаку!
Я изумленно опустил плеть. Макеев?! Сукин сын, волчий выкормыш, прошедший со мной столько походов, резавший краснопузых в капусту, бесстрашно ходивший в любую рубку, на пулеметы, на пушки, на превосходящие силы противника, убивавший кого угодно по моему приказу, здесь и сейчас поднимает на меня оружие…
Это был мятеж! Мятеж всей Азиатской дивизии! Хлестнув коня, я направил его к забайкальцам с криком:
– Ко мне, бойцы! Арестовать есаула!
В ответ раздались винтовочные и пистолетные выстрелы. Мне не подчинялся никто – ни буряты, ни казаки, ни офицеры, ни рядовые, даже охрана санитарного обоза ощетинилась штыками. Они все сошли с ума!
Тибетцев я отослал еще на днях, верная сотня монголов цина Сундуй-гуна находилась в разведке в степях, и никто не пришел мне на помощь. Я уговаривал, упрашивал, угрожал… Но эти неблагодарные люди, еще вчера не смевшие прямо смотреть мне в глаза, теперь брали меня на прицел, трусливо стреляя в упор.
18 
