Последние отзывы

  97  

— Пока я слишком потрясён,— возразил Фанес, роясь по карманам в поисках платка.— А потом, вполне возмож­но, начну тебя мучить и пытать. Вытри нос и перестань ре­веть. У тебя тушь поплыла.

— Уй! — Эрос вытянул из сумочки зеркальце и стал раз­глядывать себя при свете уличного фонаря.— Проклятые бабские гормоны.

Фанес торопливо размышлял.

— Ладно, ещё не всё потеряно. Они пошли выгулять.

Походят и вернутся домой, а тогда мы...

Эрос молча вынул свой мобильник и швырнул его в Мотлаву. Послышался всплеск, по тёмной, маслянистой поверхности воды побежали круги. Бог Любви махнул ру­кой в сторону Врат Святого Духа.

— Иди...

Фанес с шипением выпустил воздух.

— Тебе кто-нибудь уже говорил, что ты страшен?

— Все мои бывшие,— ответил Эрос, хлюпая носом, а потом, громко трубя, высморкался в платок.

Неожиданно Фанес начал истерично смеяться.

— Ты невыносимо страшен, и за это я тебя люблю.

* * *

Гданьский Длинный Тарг в четыре утра, как обычно, был пуст, безлюден и лишен даже голубей. Единственный представитель местной кошачьей богемы сидел на балюст­раде, окружающей площадку, увенчивающую лестницу в Артуров Двор, и с жадностью поедал кусочки лосося с ла­дони Эроса.

— Слушай, зачем ты обманываешь кота? Ведь это не настоящий лосось,— заметил Фанес, наблюдавший за дейст­виями приятеля.

— А ты только посмотри, как он счастлив,— возразил Эрос, почёсывая за ухом размурлыкавшегося в экстазе ко­тяру.— Который час?

Фанес посмотрел на часы:

— Четыре ноль шесть...

— Последние мгновения относительной свободы. Ин­тересно, кто примет наши регионы.

— Четыре ноль семь...

На этот раз посланец обошёлся без специальных эффек­тов. Он попросту явился на площади, точно так же сияю­щий и безукоризненный, как и сутки назад. Рядом с небри­тым Фанесом и не до конца отмытым после великого рыда Эросом он выглядел столь же реалистично, как герой ка­кой-нибудь компьютерной игры. Окинув обоих провинив­шихся тяжёлым взглядом, он вытащил из складок своего одеяния свиток пергамента.

Боги переглянулись с иронией.

— У Шефа диктофон испортился? — бросил Эрос.

— Без нахальства, язычники! — огрызнулся ангел, раз­ворачивая рулон.

— Ладно, ладно, читай свой ср...ный приговор. У нас же не целый день в запасе.

Ангел откашлялся и начал громко читать:

— Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не за­видует, любовь не превозносится, не гордится...

— Ну ясно, Священная Книга, просто отказать себе не мог,— вполголоса буркнул Фанес, подталкивая приятеля локтем.

—...не бесчинствует... Кхм... Кхм... — продолжал ангел, с неодобрением поглядывая на одеяние Эроса.— ...не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется не­правде, а сорадуется истине^[12]. Конец.

Он свернул рулон и снова спрятал его.

— Э-э-э... И это всё? — спросил Фанес.

— Да.

— Понимаешь, мы ведь всего лишь простые жители Эл­лады. И вместе с нашими бесписьменными родственнич­ками ещё только тысячу лет назад коптились в жертвенном дыму. Может, ты бы просветил нас, простачков? — сарка­стически предложил Эрос.

Посланец «верхов» скривился, точно лимон надкусил.

— Да, понятно, Его Святейшество Абалидот слишком полагался на ваш ум и понимание метафор. Другими слова­ми: вы попали под амнистию. Вы свободны.

— Не будет никакого хора? И никакой Гренландии? — переспросил для верности Фанес. Эрос, стоя рядом с ним, с трудом удержался от восторженного пристукивания каблу­ками.

— К сожалению. Его Святейшество узрел в вас запасы милосердия и христианской любви к ближнему. Из этого я делаю вывод, что его око прозорливее моего. Аминь.

С этими словами ангел исчез, не оставив ни малейшего следа своего пребывания.

— YES! YES! YES!^[13] — крикнул Фанес, воздевая к небе­сам кулаки...

Гданьский Старый город в пять утра начинает просыпа­ться. Первые голуби расправляют крылья. Перед Артуро­вым Двором стоят, держась за руки, мужчина и женщина. О ноги женщины трётся кот, а сама она неуверенно огляды­вается по сторонам.

— А что я тут, собственно, делаю?

Она всматривается в своего спутника, который только потерянно качает головой.

— Странно, я совершенно трезв, а ничего не помню.

— А зовут-то тебя как?

— Анджей.

— Очень приятно, Эвелина.

  97