Каким именно образом начинающему завоевывать всенародную известность Багдадскому вору удалось посреди белого дня выкрасть из караван-сарая, на глазах у десятка свидетелей, настоящего армянского аристократа – задачка почище египетских пирамид! Даже куда как почище, ибо, благодаря беллетристу Хэноку и современным ученым, о пирамидах в Гизе мы знаем теперь гораздо больше. О Багдадском воре известно немногое: личность эпическая, внешность размытая, подвиги сомнительные, имя окончательно засыпано неумолимыми песками времени…

Когда с принца сняли стандартную упаковку и торопливо придали ему товарный вид, перед троицей предстал очень длинный юноша лет девятнадцати, с печальными глазами спаниеля и далеко выдающимся носом, изогнутым на манер краснодарского баклажана. Их высочество красовалось в красной черкеске с газырями, штанах в обтяжку и мягких чувяках на шерстяные носки. Похлопав себя по бокам, Лев выудил из-за пазухи каракулевую папаху и честно водрузил на кучерявую голову владельца. Тот уже почти пришёл в себя, но явно не осознавал, где находится, а потому начал с очень глупых вопросов:

– Кито ты такой?

– Багдадский вор – Лев Оболенский, честь имею!

– Нэ понял… – выпятил кадык принц.

– Ба, да он прям с каким-то братковским акцентом шпарит! – сентиментально восхитился Лев. – Разве что пальцы веером не расфуфыривает, а так – вылитый хачик из казино «Метелица». Только, ради аллаха, не спрашивайте меня, где это… Всё равно не вспомню, шайтан побери!

– Тогда отойди в сторону, грубиян… – с самой слащавой улыбкой прошипел Ходжа, задвигая друга в угол. – О царственный отпрыск! Я прошу прощения за этого недостойного нахала, трижды выгнанного из медресе и не умеющего разговаривать с благородными людьми.

– А ты кито такой? – послушно переключился принц.

– Скромный книжный червь, извечно дерзающий увидеть в Коране всю мудрость Аллаха, дабы донести его слово людям, и ваш верный раб, мой господин!

– Тьфу, даже слушать противно… Ходжа, хочешь, я тебя «Интернационал» петь научу?

– Отвали, Лёва-джан. Не мешай мне окучивать мотыгой мудрости этот юный дуб. Джамиля, а не покормишь ли ты нашего усталого героя? Там вроде ещё плов оставался и хурмы немного…

Как только молодые люди вышли, он вновь обратился к принцу, ожидающему его с самым высокомерным выражением лица. Домулло чуть повёл плечами, словно бы сбрасывая последние сожаления о неизменности человеческой глупости и чванства, а потом неторопливо заговорил. И речь его текла так певуче, что благородный Мумарбек Кумган-Заде развесил оттопыренные уши, боясь даже вздохом помешать столь дивному рассказу.

– Преклони свой слух, о юный повелитель моей души, и выслушай самую горькую и чудесную песню из всех, что когда-либо произносили уста правоверного. Пусть же сердце твоё наполнится храбростью, ум вооружится терпением, а уста сомкнутся, дабы ни одним вздохом сочувствия или возгласом гнева не прервать нить моего повествования. Узнай же, что дом, в котором ты находишься, вовсе не дом, а волшебный дворец! Что доставлен ты сюда не грязным, недостойным наглецом на хребте беспородного осла, а могучим дэвом на благородной спине крылатого коня Ак-Магарака! Что девушка в платье простолюдинки – величественнейшая и прекраснейшая пэри Востока, принцесса Самрагадд эй-Зуль-Зуль, чей славный отец является вдовствующим падишахом многих земель на Юге и Западе! Я же, его скромный визирь и советник, посредством злых чар превращённый в тихого уличного мудреца… О, не верь глазам своим! Ибо обманчива вуаль Зла, накинутая врагом мусульман на всё, что дорого Аллаху! Ты же есть единственный избранник судьбы, истинный принц великой Армении, достойный сын своего рода, воин, отмеченный благосклонностью Всевышнего, и карающий меч в его деснице! На твоём челе – печать мудрости мудрейших, твоя рука тверда подобно граниту, твоё сердце пылает огнём и не ведает страха, а твоя душа переполнена милостью к страждущим, рабам твоим, ищущим спасения в твоей благословенной тени. Всё ли ты понял, о светоч моих мыслей?

  69