107 
— От всего! Откажитесь от характерничества — на деле вы никто и ничего не умеете. Откажитесь от борьбы с нечистой силой — вы ничего и в этом не понимаете, вас никто не учил, вы и близко не осознаёте, в сколь тонкие материи грубо лезете вашей казачьей пикой, нарушая веками устоявшиеся традиции быта и опыта нашего сосуществования. В будущем вам нет места, вы в курсе? В нём есть мы — учёные люди, и они — прогрессивная нечисть. А характерникам там места нет. Как и всему казачеству в целом. Вы — соринка, мусор, устаревший элемент, дестабилизирующий анахронизм. Могу повторить это дважды, если так вам будет легче для понимания. Откажитесь, побойтесь Бога!
— С чего же это мне, православному казаку, Господа Бога бояться?
— Вот откажитесь и не бойтесь! — под ещё более бурные аплодисменты закончил Жарковский и картинно раскланялся.
Присутствующие кричали ему «браво», дамы посылали воздушные поцелуи, и даже единственный человек, который здесь относился ко мне с симпатией… милая моя Катенька, сложив руки под дивной грудью, отвернулась к стене, досадуя на весь белый свет и на меня в том числе. Неужто она думает, что я испугался или мне сказать нечего?! Всё не так, звёздочка моя ясноокая, всё не так…
— Я не могу ответить вам в вашей манере… — начал было я под свист и топанье присутствующих.
— Отвечайте, как умеете, господин станичник, — смилостивился докладчик, давясь от смеха и жестами умоляя зал примолкнуть. — Я готов перевести вашу простонародную фольклорную речь на общедоступный человеческий язык! Итак?
Я одним движением выхватил пистолет, взвёл курок и тщательно прицелился Жарковскому в лоб. Шум в зале стих мгновенно.
— Глупая шутка, — побледнел оратор, — скорость пули этого допотопного самопала не гарантирует, что вы попадёте хотя бы…
— Он с тридцати шагов свечке фитиль срезает, — громко высморкавшись в кружевной платочек, объявила Катерина. — Ты чё хотел сказать, Илюха? Говори по-быстрому, стреляй его, и пошли домой. Ну хочешь, не всего стреляй, а так же только в фитиль…
— Люди добрые, — вежливо начал я, — мне тут показалось, что вы все за какой-то новый мир. Чистый, светлый, радужный, единый для всех, но почему-то без казаков. Вроде как это мы повинны в том, что нечистая сила у простого народа кровь пьёт…
— Именно так, это вы виноваты! — не сдержалась какая-то возрастная рыхлая дамочка, с короткой стрижкой, похожая на кастрюлю в розовых кружевах. — Вы бы их не трогали, и они бы в наш мир не лезли! Не надо провоцировать нечисть ответными мерами, надо быть умнее и толерантней!
— Они людей жрут, — не сводя прицела, напомнил я.
— И что?! — чувствуя поддержку, попытался продолжить Жарковский. — Вы же едите мясо животных? Вот и для них человек — это всего лишь естественная добыча, нельзя же убивать волка только за то, что он волк! Нам всем надо объединиться с ними, выбрать представителей и делегатов, собрать организационные комитеты, выставить региональных чиновников с обеих сторон на местах и решать каждый возникший вопрос коллегиально, объединённым, честным и равноправным законодательным актом, постепенно приводя условно называемую «нечисть» к уравниванию в правах на питание со всем человечеством! Они не должны голодать, и тогда смерть некой людской единицы будет понятна всем и оправдана каждым. В конце концов, как учёные, будем откровенны: человеческого сора в России ещё не на один век хватит…
В зале опять раздались ободряющие аплодисменты с умилительными криками: «Наконец-то хоть кто-то сказал правду!»
— А ваш характерничий самосуд вновь и вновь швыряет все наши прогрессивные планы в варварское Средневековье!
— Неужели я один мешаю всему прогрессу?
— Да! — теперь уже поднялись двое возрастных мужчин в платье титулярного советника. — Пока такие типы, как вы, будут разгонять нечисть нагайками, мы не сможем даже толком изучить её. Нельзя ставить препоны эволюции и науке! Вы, казаки, — вечный тормоз интеллигентному просвещению России и ближних стран! Без вас мы бы давно…
Я закусил нижнюю губу. Отвечать не хотелось. Не то чтоб слов не было, но смысла ноль: им сейчас хоть кол на голове теши, хоть плюй в глаза — всё божья роса! Опустив руку с зажатым тульским пистолетом, я грустно улыбнулся Катеньке и просто ушёл со сцены. Под визг и аплодисменты победивший Жарковский презрительно свистел мне вслед, а я встал перед ней и пробормотал:
107 
