— Я не в этом смысле. — Морщась от боли и растирая руку, я лишь отметил, что уже второй раз за сегодня меня понимают неправильно. — Нет, вы дама в самом соку, ещё хоть куда, но…
— Да ты сперначала глянь куда, а уж потом и отказывайся. — Баба Фрося начала фривольно задирать подол, и я, зажмурившись, быстро выпалил:
— Есть реальная возможность пригласить вас в знаменитую усадьбу генерал-губернатора графа Воронцова! Если, конечно, вы не против нарядиться цыганкой и погадать на картах местным аристократическим дурочкам…
— А-а… чё мне за энто будет?
— Накормят, напоят, деньжат медных полон карман насыплют и до этого же места с почётом ближайшей тарантайкой возвернут! — не задумываясь, соврал я.
— Дык… и неплохо вроде… — всерьёз призадумалась старая ведьма, жуя нижнюю губу. — Ну, может, я б и пошла, а тебе-то с того что за выгода?
— Десять процентов! — твёрдо обозначил я, зная, что никакие иные причины, кроме личной выгоды, нечисть по определению не понимает.
На этот раз бабка Фрося думала гораздо дольше, помогла мне встать на ноги и даже отряхнуть штаны от пыли.
— Десятину, говоришь? А коли не соглашусь?
— Пойду Павлушечку просить, из него чудесная цыганка получится. Правда, толстая и лысая, зато интеллигентная!
— Пять процентов даю! — протянула мозолистую ладонь старуха.
— Восемь, — делано упёрся я, но она так сжала мои пальцы, что я едва не взвыл. А силища-то у нечисти велика-а… — Ладно, пять!
— Охти ж, уговорил, казачок сладкоголосый, наивную женщину. Куды надо лапти поворачивать?
— А вон мимо села да по столбовой дороге до развилки, а там лесом. Как увидите белый дом в два этажа, с колоннами, туда и стучитесь. Скажете, что от самого казачьего генерала Иловайского прибыли.
— Генерала?! — не сдержавшись, аж присела старуха. — Это когда ж тебя так повысили-то, соколик?
— Да не я, а мой дядя, казачий генерал Василий Дмитревич Иловайский 12-й. В общем, скажете, что от него, и вас примут. Только это, во что-нибудь цыганистое переодеться не забудьте…
— Ты кого маскарадам учишь — нехристь беззаконную?! — сплюнула уголком рта баба Фрося. — Да ты, поди, ещё и не родился, когда я на весь тихий Дон шумного шороху наводила. То иностранкой наряжусь, то панночкой польской, а разок и самой матушкой-императрицею!
— Так она… вроде уже покойница… была? — не поверил я.
— Была, — не моргнув глазом подтвердила наглая нищенка. — Да тока простому люду это неведомо. Делать им больше нечего, как твоих царей да императоров на престоле подсчитывать. У народа других дел полно, им пахать да сеять надо, так что я — в кринолинах, при декольте да орлах двуглавых на телеге — по богатым хатам наворовалась не хило! Ужо и с цыганкой небось как-нибудь справлюсь…
— А-а… вы гадать-то умеете? — запоздало поинтересовался я, когда старая людоедка бодро посеменила в указанном направлении.
— Да кому какая разница? — так же легко парировала бабка, налегая на клюку и вскоре совсем исчезая из виду.
По зрелом размышлении я сдвинул папаху на затылок и вытер пот со лба, признавая её полную правоту. Действительно, кому какая разница, умеет она гадать или нет. Кто её там, в усадьбе, проверять будет? Женщины — существа легковерные, а те, что из благородных, так вообще на деле суеверней, чем наши бабы! Они же знать ничего не знают, всё образование от наёмных гувернёров да мамок с няньками, книги читают только французские, и то один роман в два года.
Вот порой залётные гадальщицы да целительницы с богомолками из них верёвки и вьют. Если муж человек военный, то прекращает такое дело быстро, а если из тихих помещичков-подкаблучников, то ушлая цыганка хоть до старости может на барской шее гарцевать, потчуя его супругу вечными историями: «А вот одна дворянка столбовая в позапрошлом годе моих гаданий не послушалась да смертью лютою и померла! Карты, поди, не врут!»
Карты, может, и нет, а вот люди брешут на каждом шагу. По себе сужу, грешному…
— Ладно, всё, пора и честь знать, — скомандовал я сам себе, озираясь по сторонам и решая, каким из входов в Оборотный город мне воспользоваться. Ближайший был через кладбище, но где там рычаг искать, чтоб могила разверзлась, не припомню. Есть ещё люк подземный за лесочком, где почтальона схоронили. Конечно, подальше будет, но там хоть всё ясно — открыл крышку медную, скользнул в трубу, две минуты дурноты — и ты на месте!