Последние отзывы

  26  

Мошедас сперва запинался, но быстро оправился:

— Я… Нет… Да… Мне… Видел, видел!

— И что?

— Пытаюсь понять, где же ты обычно носишь деньги.

Викинг захохотал так, что вся лавка вздрогнула и подпрыгнула. Отсмеявшись над самой «бородатой» шуткой, мужчина повернулся к прилавку с товаром. Копья, луки со стрелами, лёгкие сабли и кривые ятаганы не привлекли его внимания. Варвар выбрал длинный прямой меч, провёл пальцем по острию и несколько раз взмахнул наотмашь. Свист рассекаемого воздуха понравился Гуннару.

— Сколько? — обратился он к торговцу.

Мошедас вращал глазами. Вопрос, где этот наглец прячет деньги, не давал покоя.

— Меч стоит десять золотых. Но такому герою, как ты, отдам за шесть.

— Сколько? — переспросил Гуннар. С крутых фьордов в лицо торговца подул северный ветер.

— Вай, вуй, вэй! Прости! Вспомнил, хауланский наёмник просил четыре!

— Сколько? — Суровый взгляд небесно-синих глаз пронзил старика насквозь.

— Только два, о царь пустыни! Нет! Один, один золотой! — в страхе залепетал торговец.

Гуннар похлопывал по прекрасному французскому клинку, который Мошедас выкупил у пьяного пастуха за две серебряные монеты.

— Сколько, я спрашиваю?

Мошедас находился на грани обморока. Никто и никогда так не поступал. Грабить грабили. Обманывали, льстили, угрожали, но чтобы вот как сейчас, без предупреждения, без ничего! Отдать товар даром?! Святотатство! А что, если чужестранец изрубит бедного Мошедаса, как только получит меч? И потом, эти мускулы, обжигающий взгляд! Шемит в людях разбирался. Если варвар разгневается, можно потерять всё…

— Сколько?

Даже городской кузнец, самый сильный человек в Септхе, по сравнению с Гуннаром выглядел недокормышем. Мошедас принял решение — самое трудное в жизни:

— О каких деньгах может идти речь? Это подарок! Тебе, о великий воин! Да хранят тебя Иштар, и Аллах, и все боги сразу!

— Сколько?

Мошедас грохнулся на скамейку, разглядывая родинку на своём кривом носу.

Торговля, дело жизни, шла прахом. В голову постучалась мысль. Столь простая, что не могла не быть истиной. Сбылись плохие предчувствия…

На очередное «сколько?» старик поднялся, заморгал и признался:

— У меня есть десять… нет, двенадцать золотых, три серебряных… и восемь медяков… — Он полез в пыльные хурджуны. — Вот держи, забирай, они твои! Ах моя проклятая жизнь!

Гуннар расхохотался, и несколько полок покосилось.

— Понял! — вскрикнул Мошедас, хватаясь за сердце. — Тебя нанял иранский караван, которому я продал десять больных ослов. Нет? Арабы — за испорченные финики? Евреи — за червивые персики?

Вспотевший, трясущийся восточный плут перевёл дыхание.

— А-а-ай! — заорал вдруг он и повалился на пол, целуя ступни Торнсона. — Посланец Анубиса пришёл за моим сердцем, чтобы взвесить его на весах мира мёртвых! Боги, простите глупого раба! Во всём сознаюсь, только жизнь оставьте! Всю правду расскажу! Всю как есть! Нитку к ноге привязывал — вай, вай! Стрелку раскачивал — вай, вай! Весы боком поворачивал, ставил неровно — вай, вай! Гири стачивал — вуй, вуй! Отвлекал покупателей, зубы им заговаривал — вуй, вуй! Фальшивой монетой сдачу давал — вуй, ву-у-уй!

Продавец завыл — слова кончились…

Гуннар протянул руку к прилавку, потрогал монеты, но взял только один золотой:

— Это в долг, а я долги возвращаю, торговец. Хоть мне и известен путь порока, аксакалов вроде тебя я стараюсь не обижать.

Словно гора упала с плеч Мошедаса, вай, как хорошо, что о самом страшном (отсутствии лицензии на беспошлинную торговлю!) он рассказать не успел…

— Там, сзади, есть туники… — робко подняв голову, подсказал шемит. — И пояс найдётся. — И в приступе непонятной щедрости неожиданно добавил: — Я напою тебя вином и накормлю финиковыми лепёшками…

Снаружи послышались голоса и бряцанье оружия.

Гуннар откинул полог шатра, и в голосе викинга зазвучала радость:

— Мама, засунь меня в дупло Иггдрасиля, — туареги! Подлые гиены! Клянусь Одином, сейчас они заплатят за всё!

Викинг бросился наружу. Торговец прислушался, но разумно не высовывал носа. Звенели мечи, кричали верблюды, стонали люди. Кто-то хрипел, кто-то просил пощады, а потом резко наступила гробовая тишина. Мошедас в страхе забился под прилавок и там дрожал, как паранджа правоверной мусульманки. Ах жадность, жадность… Вот он, час расплаты за проявленную когда-то глупость. Зачем он оставил спокойный Хоршемиш? Зачем поселился на краю пустыни? Чтобы сдохнуть однажды под пыльным прилавком? И ведь туареги точно убьют его уже за то, что он отдал меч этому черноволосому психу…

  26