— Господи, как это жутко!
— Да, конечно. Но, скажу вам честно, я была не так подавлена, как могли бы быть на моем месте другие дети. Думаю, родители по-настоящему меня не любили. Я была плодом нежелательной беременности. Совершенно для них неожиданной. Мама часто говорила папе, причем при мне, что они слишком старые для того, чтобы иметь детей, что я им не нужна и что ей следовало сделать аборт.
Джейсон не знал, что на это сказать. Он не переживал уход отца, потому что не знал его. Должно быть, невыносимо постоянно слышать, что ты нежеланна. К тому же это не способствует развитию самоуважения. Его собственное детство прошло в нищете, но он хотя бы знал, что был ненаглядным солнышком для своей матери.
— В общем, я узнала, что значит быть желанной и любимой, только тогда, когда тетя Айви взяла меня к себе, — продолжала Эмма. — Она была очень добра ко мне. Очень, очень…
В ее глазах появились слезы, но она моргнула и промокнула глаза красной салфеткой.
— Извините, — пробормотала она и разложила салфетку на коленях. — Я обещала себе, что постараюсь доставить вам удовольствие, и вот что из этого получилось! Я не удивлюсь, если вы никогда больше меня не пригласите, не говоря уже о том, чтобы повторить ваше предложение.
Джейсон удивленно смотрел на нее. Что означает эта странная нотка в ее голосе? Может быть, за прошедшие сутки у нее появились новые мысли? Может быть, она решила, что глупо с ее стороны дожидаться возвращения Рэтчитта?
— Эмма, на вашем месте я бы ни о чем подобном не думал, — сказал Джейсон. — Я буду приглашать вас. И буду просить вас стать моей женой. Снова и снова. Я буду просить вас, пока не услышу «да».
Она глубоко вздохнула. Она смотрела ему в глаза, словно рассчитывая в конце концов заглянуть в глубины его души.
— У вас настойчивый характер. Я не ошибаюсь?
— Я знаю, чего хочу. А хочу я вас, Эмма.
Ее губы плотно сжались, и Джейсону показалось, что она вот-вот расплачется опять. Но этого не произошло.
— Я… я не думаю, что смогу быть вам хорошей женой, — с отчаянием проговорила она.
— Эмма, объясните, почему?
Больше всего на свете он не любил оставаться в неведении. Ему всегда необходимо знать правду, пусть самую горькую. С правдой он совладает. А обман и увертки для него непереносимы.
— Эмма, посмотрите на меня, — приказал он, и она повиновалась, хотя и неохотно. — Так. А теперь скажите, почему вы так говорите. Я прошу откровенности. Не бойтесь. Что бы вы ни сказали, я не отшатнусь от вас и не рассержусь.
— Вам это не понравится.
— Эмма, откройтесь мне.
Она молчала.
— Доверьтесь мне.
— Даже если я и соглашусь выйти за вас замуж, — начала она шепотом, — я не забуду Дина. Я это знаю. И как бы я ни хотела полюбить вас, я не буду на это способна, пока он в моем сердце.
Джейсон перевел дыхание. Он догадывался, что колебания Эммы вызваны именно этим. И все же… Слова, произнесенные вслух, причинили ему такую боль, которую он не мог предвидеть. Подсознательно он надеялся, что она научится любить его, как и сам он придет к тому, чтобы ее полюбить. Может быть, он еще любит Адель? Но он был уверен, что эту рану время залечит.
Время…
Ну конечно! Вот идеальное средство против болезни Эммы, с неописуемым облегчением подумал, он. Время.
Она может всем сердцем верить в то, о чем говорит, но верить сейчас, в эту минуту, в этот вечер» а не завтра, не через месяц, не через год. В юности любовь бывает жаркой, но она, как молодой росток, не может выжить, если ее не холить, не поливать. Рано или поздно она засыхает и умирает.
Так и любовь Эммы к Рэтчитту увянет и умрет, когда выяснится, что он не появится, и уступит в ее сердце место новой любви. Любви к мужу. Эмма, милая, заботливая Эмма не отвергнет его, если он будет к ней внимателен и добр.
Когда она положила измятую салфетку возле своей тарелки, Джейсон накрыл ее руку своей ладонью. При его прикосновении она сразу же замерла, но он не убрал руку, а принялся гладить ее пальцы.
— Какой вы будете женой — это уже моя забота, — негромко сказал он. — Эмма, я позабочусь о том, чтобы сделать вас счастливой. Говоря по правде, я…
Он не ожидал того, что она рывком уберет руку и спрячет ее между колен.
— Я не позволяю вам трогать меня таким образом, — проговорила она, не поднимая глаз.
На ее щеках выступил яркий румянец, что Джейсон счел обнадеживающим знаком.