119 
— Говорят, Тира с самого рождения была слабым ребенком, — добавила Модья. — Еще чудо, что ее оставили в живых.
— Оставили? Что это значит?
— Таков обычай, Бренна, — с отвращением объяснила Джейни. — Знай я об этом, когда носила сына, тоже была бы в ужасе. Но, благодарение Господу нашему, малыш родился крепким.
— Что ты говоришь? Что это за обычай? — Бренна смертельно побледнела.
— Представляешь, — волнуясь, начала Модья, — новорожденный должен быть признан отцом, независимо от того, женат ли он на матери ребенка или нет. Как ты знаешь, для этих людей важнее всего сила и гордость. Они ненавидят слабость. Считается, что недостаточно сильные люди не могут выжить на этой суровой земле. Так что, если ребенок родился слабым или калекой, отец отказывается от него, и бедняжку просто относят в лес или к фьорду и оставляют там. Конечно, он погибает. Отца не мучают угрызения совести, он оправдывает себя тем, что младенец все равно бы не выжил и пришлось бы тратить на него еду и время, тогда как пища и уход нужны другим, крепким и здоровым детям.
— Но это варварство! — возмутилась Бренна, стараясь подавить подступившую к горлу тошноту.
— Что именно? — осведомился Эрин, внося охапку дров.
— Обычай отказываться от хилого ребенка и бросать его на произвол судьбы, обрекать на смерть от голода и холода, прежде чем мать успеет хотя бы взять его на руки, — объяснила Джейни.
— Но какое же это варварство?! — вмешался Эрин, сбрасывая дрова у очага.
— А по-твоему, нет? — огрызнулась Бренна. — Ты такой же язычник, как эти викинги, Эрин, если признаешь этот омерзительный обычай.
— Вовсе не так. Думаю, это меньшее из зол. Спроси Джейни, она сама мать, разве ее любовь к сыну не возрастает с каждым днем, не становится сильнее?
— Верно, — согласилась Джейни.
— Что ты хочешь этим сказать, Эрин?
— Связь между матерью и младенцем крепка, но лишь в том случае, если мать увидит и узнает малыша.
— Значит, ты считаешь, что милосерднее убить ребенка при рождении, пока несчастная женщина не успела полюбить его? — возмутилась Бренна. — Но как насчет чувств матери, девять месяцев носившей младенца в чреве? Это ты в расчет не принимаешь?
— Знаю только, что один из моих сыновей родился мертвым. Мы с женой погоревали немного, но вскоре забыли дитя, которого так и не узнали. Потом на свет появился другой сын, которому принадлежала моя любовь, и всего через десять коротких лет я потерял его. Об этой кончине я скорблю по сей день, и сейчас воспоминания преследуют меня.
— Прости, Эрин, мне очень жаль.
— Да, ты сожалеешь, но понимаешь ли, Бренна? Неужели не видишь, что лучше потерять дитя сразу после родов, до того, как оно узнает, какова жизнь калеки, до того, как родители успеют полюбить его, чем пережить смерть ребенка позднее и едва не умереть самим от горя?
— Нет, этого я понять не в силах. Слабого ребенка можно сделать сильным, а калеку — научить заботиться о себе.
— Может, так принято в твоей стране, девушка, но это север, где большую часть года земля покрыта снегом и льдом. Хилый младенец может задохнуться даже от дыма костров, а если держать его подальше от очага — погибнуть от холода.
— Я никогда не соглашусь с тем, что викинги поступают мудро, так что довольно об этом, Эрин, — бросила Бренна и, отвернувшись, трясущимися руками начала накладывать жаркое в миски.
Она так радовалась старым друзьям, но теперь жалела, что они приехали. Все эти разговоры о распрях и убийствах детей ужасно расстроили ее. Она даже не смогла притронуться к еде, боясь, что желудок взбунтуется.
Гости болтали как ни в чем не бывало. Только Эрин задумчиво смотрел на Бренну. Та пыталась избежать его взгляда, и наконец, встав из-за стола, начала прибирать комнату. Но через некоторое время, повернувшись, обнаружила, что старик по-прежнему сидит, уставившись на нее.
— Почему ты так смотришь на меня? — раздраженно осведомилась она, не в силах больше выносить этой пытки.
Но Эрин, казалось, ничуть не смутился:
— Ты затяжелела, девочка?
Бренна даже себе самой боялась признаться в этом. Будь она проклята, если станет откровенничать с посторонними!
— Вовсе нет! — Я собиралась спросить то же самое, Бренна, — вмешалась Модья. — Ты действительно немного пополнела.
— Говорю же, ничего подобного, — вскипела Бренна, бессознательно прикрывая живот ладонями. — Никаких детей!
Ее не покидали тревожные мысли: что если Гаррик из ненависти к ней откажется признать ребенка? Что если ее, как и Корделлу, не отпустят домой? Но этого не случится! Вот-вот наступит весна, и Бренна покинет эту чужую землю.
119 
