Последние отзывы

  107  

– У вас, кажется, уже на все имеются ответы, – заметил Питер.

– Да, кое-какие ответы у меня действительно имеются. Ведь за это вы мне и платите, не так ли?

– Буду знать. – Питер холодно улыбнулся. – Почему-то только я все еще пребываю в сомнениях.

Маструд постучал костяшками пальцев друг об друга, как бы сводя обилие возможных слов к нескольким, самым необходимым.

– Если я и скажу вам почему, это все равно не поможет.

Маленькие пузырьки желудочного сока начали лопаться и жечь где-то в районе диафрагмы, и Питер почувствовал себя глубоко несчастным. Вот так же он сам глядел недавно на Берджера.

– И все-таки скажите.

– Невозможно усвоить нечто, не испытанное на собственном опыте, что относится и к данным словам.

Так вот к чему все свелось. И за это ему придется выложить те немногие деньги, что у него еще остались?

– Вот в чем суть трагедии, – хмуро заключил он.

– Именно! – с готовностью подхватил Маструд, радуясь некоторой перемене в теме разговора и возможности отойти от обсуждения неприглядных деталей еще одного, очередного, скучного бракоразводного дела. – Отсюда и следствие: невозможно поверить чему бы то ни было, пока самолично не откроешь в себе того, что препятствовало этому раньше.

– Например?

– Бросьте, Питер. Не скромничайте. – Маструд задумчиво покачал своей давно не мытой головой. – Ведь вы сами ежедневно сталкиваетесь с таким же печальным обстоятельством.

И это было правдой. Ратуша представляла собой шесть этажей залов и кабинетов, где каждый из ответчиков оспаривал непреложность строго установленных законом норм ответственности в попытках изменить свою судьбу, утверждая, что нет, это невозможно, это не он, он не мог прирезать свою подружку, ограбить склад или универсальный магазин, что неуплата налогов, в которой он обвиняется, – это ошибка, или же, в соответствии с несколько иной тактикой ведения спора, признавая, что да, это он избил и изувечил пятерых стариков, но его, дескать, извиняют обстоятельства, заявляя, что если ему вменят в вину не распространение кокаина, а лишь хранение его у себя в доме, он укажет пальцем на настоящего распространителя. Или же утверждая, что в случае снятия с него обвинения в краже топлива, выделенного для школьных котельных, и перепродаже его на сторону, домовладельцам в бедных кварталах, он выступит свидетелем против того, кто подделывал отчетность и клал в карман взятки; ведь и «согласованное признание вины» – эта движущая пружина всего судебного механизма – есть не что иное, как отказ смириться с участью, которую преступник сам же себе и уготовил.

– Знаете, ведь дело-то как обстоит… – Питер усмехнулся, заметив на лице Маструда нетерпеливое ожидание того, что он скажет. – Я верю в то, что жизнь наша – штука отличная и что большинство людей также отличные люди. Я действительно сохраняю в себе эту веру. Но, как это ни неприятно, надо быть реалистом. Возьмите любой среднестатистический случай. Вы предупреждаете парня, что если он не перестанет бить свою подружку по субботам, она в конце концов разозлится и побежит в полицию. Можете сколько угодно взывать к его разуму, говоря, что ему угрожает взятие под стражу за оскорбление личности при отягчающих обстоятельствах. Я сколько раз сам наблюдал подобное. Люди хотят думать, что судьба человека определяется его умственными способностями, его профессией, воспитанием. Вам известно также, что на нее влияют установленные обществом нормы. А я вот не верю этому. Я хочу сказать, что не говорю тому парню ничего из того, что не было бы ему известно заранее, но человеку можно говорить и говорить без конца о том, как дурно он поступает, а он – и так бывает сплошь и рядом – не будет вам верить или же, наоборот, верить будет, но не будет ничего менять в своей жизни. – Его вдруг осенило. – Вот, например, возьмем вас.

– Меня? – Маструд удивленно нахмурился.

– Вы разжирели. Кровь, должно быть, струится по вашим жилам с великим трудом, медленно, по одной молекуле в секунду. Вы это знаете и знаете, что надо сделать, чтобы это изменить. Так что да, я с вами согласен, согласен больше, чем вы думаете. Могу даже сидеть здесь и обсуждать это все, как будто сказанное меня не касается, однако оно касается и меня. Правда ведь? И разве не это заставляет вас волноваться?

– А я должен волноваться?

– В случае, если я вам небезразличен.

– Небезразличен, но есть и другие, которым вы небезразличны.

  107