— Вам не плохо, доктор? — спросил он тихим голосом, стараясь не коснуться ее и не приближаться к ней.
Она отрицательно замотала головой, и выражение ужаса исчезло из ее глаз. Внезапно она повернулась и пошла к двери морга. Немного не дойдя до нее, она вдруг остановилась, огляделась, словно с удивлением поняла, где находится, и бросилась к раковине у самой дальней стены. Ее сильно вырвало, ее рвало снова и снова, она стояла над раковиной, упираясь в нее руками, чтобы не упасть, наклоняясь над ней и задыхаясь.
Санитар протянул ей белое хлопчатобумажное полотенце. Кивнув, она взяла его и вытерла лицо. Со странной нежностью санитар взял ее за руку и подвел к другой раковине, в нескольких метрах, на той же стене. Он повернул кран с горячей водой, потом с холодной и, сунув руку под струю воды, подождал, пока вода не стала такой, какой ему хотелось. Когда она достигла нужной температуры, он взял полотенце у доктора Питерс и держал его, пока та умывалась и споласкивала рот, набрав воду в пригоршню раз, потом другой. Когда она закончила, он снова протянул ей полотенце, завернул оба крана и вышел из помещения через дверь в другой стене.
Она сложила полотенце и повесила его на край раковины. Возвращаясь к Брунетти, она старалась не смотреть влево, где на каталке лежало тело, уже покрытое простыней.
Когда она направилась к комиссару, тот подошел к двери и раскрыл ее перед молодой женщиной, они вышли из холодного морга в теплый вечерний воздух. Пока они шли по длинной галерее, она сказала:
— Прошу прощения. Не знаю, что со мной случилось. Я, конечно, и раньше видела вскрытия. И даже сама их производила. — Не останавливаясь, она несколько раз покачала головой. Идя рядом с ней, он с высоты своего роста едва различил это движение.
Только чтобы завершить формальности, он спросил:
— Это сержант Фостер?
— Да, это он, — ответила она без всяких колебаний, но он заметил, как она старается, чтобы голос ее звучал спокойно и ровно. Даже походка у нее стала более скованной, чем раньше, когда они только направлялись к моргу.
Они миновали кладбищенские ворота, и Брунетти повел ее туда, где Монетти пришвартовал лодку. Монетти сидел в каюте, читал газету. Завидев их, он сложил газету, перешел на корму и начал выбирать чал, подтягивая катер к самому берегу, чтобы легче было зайти в него.
На этот раз она тут же спустилась в каюту. Брунетти задержался ровно на столько, чтобы шепнуть Монетти:
— Поезжай обратно, но самым длинным путем.
Потом он спустился вниз следом за ней.
На этот раз она села ближе к носу катера и уставилась в лобовое стекло. Солнце уже закатилось, и при скудном свете вечерней зари едва можно было различить ломаную линию крыш на фоне темного неба. Он сел напротив нее, отметив, как прямо и напряженно она держится.
— Нам предстоит еще много формальностей, но я думаю, что завтра мы уже сможем выдать тело.
Она кивнула, чтобы показать, что слышит.
— Что будет делать Армия?
— Простите? — сказала она.
— Что будет делать Армия в этом случае? — повторил он.
— Мы отошлем тело домой, его родным.
— Нет, я говорю не о теле. Я говорю о расследовании.
Тут она повернулась и посмотрела ему в глаза. Ему показалось, что ее смущение притворно.
— Я не понимаю. Какое расследование?
— Нужно выяснить, почему его убили.
— Но я уверена, что это ограбление, — сказала она, и в голосе ее прозвучала просьба подтвердить эту уверенность.
— Возможно, что так, — сказал он, — однако я сомневаюсь.
Когда он это сказал, она отвела глаза и посмотрела в окно, но панорама Венеции уже потонула в ночной темноте, и в стекле она увидела только собственное отражение.
— Мне об этом ничего не известно, — заявила она твердо.
Слова эти прозвучали так, будто она уверена, что они станут правдой, если только повторять их достаточно часто и таким категорическим тоном.
— Что он был за человек? — спросил он.
Она ответила не сразу, но когда ответила, Брунетти ее ответ показался странным.
— Честный. Он был честный человек.
Странно сказать такое о молодом человеке. Он подождал, не прибавит ли она еще чего-нибудь. И поскольку она молчала, он спросил:
— Как хорошо вы его знали?
Он смотрел не на ее лицо, а на его отражение в окне. Она глубоко втянула воздух и ответила:
— Я знала его очень хорошо. — Но потом голос ее изменился, стал более небрежным и несерьезным. — Мы проработали вместе несколько месяцев.