И, закончив досаждать Брунетти, Карлон повесил трубку.
В прошлом отношения Брунетти с прессой были довольно дружелюбными, по временам — даже более чем; иногда он обращался к журналистам, чтобы узнать, что им известно о том или ином преступлении. Однако за последние годы склонность журналистов к сенсациям настолько возросла, что это сделало невозможным любое сотрудничество с ними, кроме чисто формального. Какое бы предположение Брунетти ни высказал, оно непременно будет подано на следующий день в прессе почти как обвинение в преступлении. Поэтому Брунетти стал осторожен, выдавал информацию дозированно, хотя репортеры знали, что информация эта всегда надежна и точна.
Брунетти понимал, что пока он не узнает что-либо насчет билета в кармане «американца» от сотрудников лаборатории или пока не получит доклада о вскрытии, он почти ничего не может делать. Ребята из кабинетов, расположенных на нижних этажах, сейчас обзванивают гостиницы и, если что-то узнают, сообщат ему. Стало быть, ничего не оставалось, кроме как продолжать читать и подписывать личные рапорты.
Около одиннадцати раздался звонок внутреннего телефона. Он взял трубку, прекрасно зная, кто это может быть.
— Да, вице-квесторе?
Его начальник, вице-квесторе Патта, удивился, что обращаются прямо к нему — быть может, он думал, что Брунетти нет или что он спит, и ответил не сразу.
— Что там насчет этого мертвого американца, Брунетти? Почему мне не позвонили? Вы представляете себе, как все это повлияет на туризм?
Брунетти заподозрил, что третий вопрос был единственным, который по-настоящему интересовал Патту.
— Какой американец, сэр? — спросил Брунетти с деланным интересом.
— Тот, которого вы вытащили из воды сегодня утром.
— А, — сказал Брунетти, на сей раз с вежливым удивлением. — Неужели донесение уже пришло? Так значит, это был американец?
— Не хитрите со мной, Брунетти, — сердито сказал Патта. — Донесение еще не пришло, но у него в кармане были американские монеты, значит, он американец.
— Или нумизмат, — добродушно предположил Брунетти.
Последовало долгое молчание, сказавшее Брунетти, что вице-квесторе не знает, что такое нумизмат.
— Говорю вам, Брунетти, не острите. Мы будем работать исходя из предположения, что это американец. Не можем же мы допустить, чтобы в нашем городе убивали американцев, при том, как сейчас обстоят дела с туризмом. Вы это понимаете?
Брунетти подавил желание спросить, допустимо ли убивать людей других национальностей — например, албанцев? — но вместо этого произнес:
— Да, синьор.
— Итак?
— Что «итак», синьор?
— Что вы уже сделали?
— Водолазы обыскивают канал, где нашли тело. Как только мы узнаем, когда он умер, мы пошлем водолазов в те места, откуда тело могло приплыть, потому что его могли убить где-то еще. Вьянелло выясняет насчет баловства или торговли наркотиками в округе, а лаборатория работает над вещами, найденными у него в карманах.
— А монеты?
— Я не думаю, что нам нужно, чтобы лаборатория сказала, что они американские, синьор.
После долгого молчания, из которого Брунетти ясно понял, что дальше иронизировать над начальником будет неразумно, Патта спросил:
— А как насчет Риццарди?
— Он сказал, что рапорт будет готов сегодня во второй половине дня.
— Проследите, чтобы мне принесли копию, — приказал Патта.
— Да, синьор. Будут еще указания?
— Нет, это все. — Патта положил трубку, и Брунетти снова принялся читать рапорты.
Когда он покончил с ними, был второй час. Брунетти не знал, когда позвонит Риццарди, а поскольку ему хотелось получить рапорт как можно быстрее, то он решил не ходить домой завтракать и не тратить время на ресторан, хотя проголодался. Он решил спуститься в бар у моста деи Гречи и подкрепиться tramezzini. [9]
Когда он вошел в бар, Арианна, хозяйка, приветствовала его по имени и привычно поставила перед ним на стойку стакан для вина. Орсо, старая немецкая овчарка, которая за многие годы как-то по-особому привязалась к Брунетти, поднялась на свои артритные лапы с обычного места рядом с охладителем для мороженого и потрусила к нему. Она довольно долго ждала, чтобы Брунетти погладил ее по голове и ласково потянул за уши, после чего улеглась у его ног. Многочисленные постоянные посетители бара привыкли перешагивать через Орсо и бросать ему куски сэндвичей. Особенно Орсо любил спаржу.