Последние отзывы

  32  

Так что у него оставалось два выхода: закатиться в паб и мертвецки напиться или поехать к брату в госпиталь. Ни то, ни другое особенно не привлекало. Но Рикмен, всегда испытывавший отвращение к пьяницам и пьянству, все же выбрал второй вариант.

Облака толпились низко над землей, окутывая город неверным сумраком, поэтому в центр он поехал в мрачном расположении духа. Повернул на стоянку под шлагбаум и еле втиснулся между тяжелым джипом и стареньким «рено», припаркованными под невообразимым углом.

Рикмен спустился по бетонным ступеням к входу и по выложенному серой плиткой коридору прошел к лифту в центре здания. Он считал, что со смертью матери порвались все семейные узы. Ему едва исполнилось двадцать, когда он сдал выпускные экзамены и был зачислен на службу в полицию. С этого момента полиция стала его семьей, его жизнью, центром его мироздания. Неужто он и в самом деле хотел приобрести новую семью с полным набором старых чувств – вины, зависти, неустроенности?

Он не знал ответа на этот вопрос. А пока обдумывал варианты ответа, поднялся на лифте на пятый этаж и пошел в отделение. Вышедшие вместе с ним из лифта посетители несли больным цветы и фрукты. Дальше по коридору шумел телевизор. Медсестры теснились в стеклянном «аквариуме», служившем им сестринской, недоступные для пациентов и требовательных родственников.

В одной из палат двое мужчин сидели, сгорбившись над шашками. Они подняли на него глаза, и Рикмен увидел по их беспокойному и разочарованному выражению, что те и не думают, как сделать следующий ход. Правила этой простой игры, как и все правила жизни, были сейчас далеко от них. Самое печальное было то, что они об этом знали.

Рикмен отвел взгляд и слегка ускорил шаг. Он услышал громкий возбужденный голос брата, в котором звучало маниакальное убеждение, что необходимо говорить без остановки, что его жизнь или рассудок зависят от этого. Рикмен иногда наблюдал что-то подобное у жертв насилия, а чаще у свидетелей страшных преступлений. Они снова и снова переживали ужас, обвиняя себя за то, что не вступились, осуждая свое невмешательство. И все снова и снова, по кругу, пока он не прерывал их, чтобы успокоить. Вы поступили правильно. Вы все равно ничего бы не сделали. В большинстве случаев это была правда, приносившая людям некоторое утешение.

Он остановился, не доходя палаты, пытаясь расслышать, что же говорит Саймон. На него тоже давит бремя вины, не дающей ему покоя? Как только Рикмен появился в проеме, тот повернулся, сердитый и решительный. Увидев его, Саймон замолчал и встал как вкопанный. Несколько минут он вглядывался в Рикмена, словно пытаясь сфокусировать свой взгляд на его лице.

Он продолжал говорить, но они не хотели слушать. Он твердил, что они совершили ошибку, но они, похоже, были уверены в своей правоте. И эта женщина, Таня, все приходила, словно она была одной из них. Все часы бодрствования громадная черная дыра в его памяти, страх того, чего он не помнил, грозили перевернуть всю жизнь вверх тормашками.

Таня его пугала: ее ожидания, ее эмоциональные вопросы – этого было слишком много, рассудок не справлялся. Он говорил им снова и снова, что в этом кресле должен сидеть Джефф, а не какая-то незнакомка. Маленький Джефф с пачкой комиксов про Супермена, потому что это его любимый герой. Саймону всегда больше нравился Бэтмен из-за его технических прибамбасов, а еще он казался более взрослым, более реальным, чем Супермен. Бэтмен был человеком и использовал собственные мозги, чтобы победить всяких гадов, что и привлекало Саймона. Он называл маленького Джеффа Робином^[3], а Джефф бесился, потому что хотел быть большим и сильным, как Супермен, а не каким-то тощим мальчишкой, как Робин. Хотя он, конечно же, и был им, этим худым пацаненком. Он был маленьким и слабым и ненавидел это, ненавидел быть слабым. Но он был мужественным. Саймон помнил, что Джефф всегда был мужественным.

Он остановился. Попытался сосредоточиться. Что-то силилось всплыть, какое-то воспоминание. Но он не знал, на чем именно нужно сосредоточиться. Осталось только ощущение, что он забыл что-то важное…

Затем он увидел Джеффа. Джеффа постарше, Джеффа-мужчину. Ему твердили, что он забыл многое – годы и годы, – но он не верил. Однако сейчас, глядя на этого возмужавшего Джеффа, ему волей-неволей приходилось верить. И хотя это печально, что Джефф постарел, а он и не заметил, Саймон был рад его видеть. Джефф пришел, он знал, что так будет. Он почувствовал, как его лицо расплывается в улыбке, и шагнул вперед:

  32