Последние отзывы

  140  

Ее волосы струятся черным водопадом. На левой ладони и на запястье у нее что-то написано.

— Хоть что-то в жизни не меняется, — тихо говорю я.

Она следует за моим взглядом.

— А, это… Мне нужна была шпаргалка для дачи показаний. — Когда она улыбается, тесная кабинка, в которой я сижу, наполняется жаром. — Рада тебя видеть. Жаль, что в таких условиях…

— Да, я бы выбрал другое место.

Она опускает голову, а когда поднимает снова, лицо ее залито краской.

— Ты, похоже, неплохо жил в Векстоне. Эти старики… они обожают тебя.

— Хоть кто-то… — отшучиваюсь я, но шутка не находит понимания.

Я перевожу взгляд с завитков ее волос на чуть кривоватый резец — благодаря этим мелким дефектам она когда-то казалась мне еще красивее. И почему она отказывалась это понять?

— Ты выглядишь потрясающе! — бормочу я. — Знаешь, за двадцать восемь лет я так и не встретил другого человека, который отвечал бы персонажам фильмов или переставал ставить знаки препинания, потому что они портят красоту букв.

— Я от тебя тоже многому научилась, Чарлз, — говорит Элиза. — Один очень мудрый фармацевт как-то сказал мне, что некоторые вещества нельзя смешивать, потому что смесь эта, какими бы гармоничными ни казались компоненты, окажется смертельной. К примеру, гашеная известь и аммиак. Или ты и я.

— Элиза…

— Я так тебя любила… — шепчет она.

— Знаю, — тихо говорю я. — Я просто хотел, чтобы ты любила себя чуть больше.

— Ты о нем хоть изредка вспоминаешь? О нашем сыне?

Я неуверенно киваю.

— Все, наверное, было бы иначе, если бы…

— Не говори этого! — В глазах у нее стоят слезы. — Давай поступим так, Чарли. Выберем из всех слов, которые мы должны сказать, только самые главные, самые лучшие. И скажем их сейчас.

Вот она, моя старушка Элиза, выдумщица и сумасбродка; как можно было в такую не влюбиться? Я знаю, что зыбучие пески раскаяния затягивают и ее тоже, а потому киваю.

— Хорошо. Только я скажу первым.

Я пытаюсь вспомнить, каково это, когда тебя любит человек, не знающий границ, но при этом выживший вопреки своему неведению.

— Я прощаю тебя, — шепчу я. Это мой подарок.

— О Чарли… — И она преподносит мне ответный дар: — Она выросла прекрасным человеком.

Я сижу в камере, под голубой лампой, и мысленно составляю список самых счастливых моментов своей жизни. В список этот попадают отнюдь не веховые события — нет, жалкие секунды, проблески. Ты пишешь зубной фее записку, в которой спрашиваешь, нужно ли учиться в колледже, чтобы самой стать феей. Я просыпаюсь, а ты лежишь, свернувшись калачиком, рядом. Ты спрашиваешь, из чего я испек эти блины — не из металлолома ли часом? Ты рыбачишь, а потом отказываешься даже притронуться к улову. Ты достаешь из моего кармана четвертаки, чтобы зарядить парковочный аппарат. Ты ходишь «колесом» по лужайке, напоминая мне гигантского длинноногого паука. Ты раскручиваешь слои сладкой ваты и пачкаешь волосы сахарной пудрой. Я открываю занавеску волшебного ящика, в который ты войдешь в своем расшитом блестками костюмчике и исчезнешь; я срываю эту занавеску, чтобы ты появилась вновь.

Самое удивительное, что я могу часами вспоминать такие моменты — и они все равно не кончаются. Их набралось на целых двадцать восемь лет.

Отсюда все выглядит иначе. От зала меня отделяет лишь хлипкая перегородка трибуны, и взгляды людей все равно бьют по мне, как молоты.

— Это была суббота накануне Дня отца, — говорю я, глядя на Эрика. — Бет была очень взбудоражена, потому что сде-лала для меня открытку в садике. Она вихрем влетела в машину, мы поели шашлыков и отправились в зоопарк. Но тут она вспомнила, что забыла дома свое любимое одеяльце, без которого не могла заснуть. Я сказал, что мы заедем домой и заберем его.

— И что вы увидели, когда приехали туда?

— Я постучал, но мне не открыли. Тогда я подошел к окну и увидел Элизу посреди коридора — она лежала в луже собственной рвоты. На полу валялись собачьи испражнения и куски битого стекла.

Элиза трогает Эмму Вассерштайн за плечо, та оборачивается, и женщины говорят о чем-то шепотом.

— И как вы поступили? — спрашивает Эрик, отвлекая мое внимание.

— Я думал зайти, убрать, привести ее в чувства, как я обычно и делал… И как обычно, Бет смотрела бы на все это. И когда-нибудь убирать за матерью и приводить ее в чувства пришлось бы ей самой. — Я качаю головой. — Так не могло продолжаться…

  140