74 
Джейкоб вжимается в кресло.
— Я не хочу думать об этом.
— Хочу рассказать тебе, что во время вскрытия Джесс было обнаружено кое-что еще. Возможно, ты сможешь найти этому объяснение.
Он заметно приободряется, готовый принять игру.
— На теле обнаружены синяки, указывающие на то, что ее тащили за руки. И следы удушения.
— Что ж, — бормочет Джейкоб, — следы от кончиков пальцев или от ладоней?
— Это ты мне скажи. Ведь это ты тащил Джесс за руки, верно?
Лицо Джейкоба, когда он понял, что его загнали в ловушку, в точности напоминает лицо его матери. Его руки впиваются в подлокотники кресла, он качает головой.
— Нет.
— А душил? Ты же не станешь мне врать, что не делал этого?
Он закрывает глаза и морщится, как будто от боли.
— Нет.
— Почему ты ее задушил?
— Я не душил!
— Вы повздорили? Она сказала что-то, что тебе не понравилось? — не отступаю я.
Джейкоб сдвигается на край кресла и начинает раскачиваться. Он не смотрит мне в глаза, как бы я ни повышал голос. Жаль, что я записываю наш разговор не на видео, а только на аудио. Если поведение этого парня — не типичная иллюстрация вины, откровенно признаюсь, я не знаю, что тогда может говорить красноречивее.
— Я не душил Джесс, — говорит Джейкоб.
Я совершенно не обращаю внимания на это заявление.
— Ты душил ее, пока она не умерла?
— Нет.
— Ты ударил ее по лицу?
— По лицу? Нет!
— Почему же тогда у нее выбит зуб?
Тут он поднимает глаза — его взгляд застает меня врасплох. Он смотрит в упор, прямо, с такой неприкрытой болью, что меня подмывает опустить глаза, как обычно делает он сам.
— Это был несчастный случай, — тихо признается Джейкоб, и лишь тогда я понимаю, что сижу, затаив дыхание.
ОЛИВЕР
Сегодня утром мне удалось научить Тора удерживать на кончике носа скрепку.
— Ладно, — удовлетворенно говорю я, — давай сделаем еще кружок.
Я рассуждаю так: если я научу его удерживать скрепку и делать еще что-нибудь — может быть, кружиться или лаять в такт «Дикси», мы могли бы поучаствовать в шоу Дэвида Леттермана.
Только я положил скрепку на кончик его носа, как в мою контору врывается сумасшедшая.
— Мне нужен адвокат, — задыхаясь, сообщает она.
Ей около сорока, вокруг рта наметились морщины, в темных волосах серебрится несколько седых прядей. Но глаза делают ее намного моложе. Они цвета карамели или ириса — и почему, черт возьми, когда я смотрю на потенциальную клиентку, мне в голову лезут мысли о наполнителях мороженого?
— Проходите! — Я встаю и предлагаю ей кресло. — Присаживайтесь, расскажите, что у вас за беда.
— На это нет времени. Вы должны прямо сейчас пойти со мной.
— Но я…
— Мой сын в полиции, его допрашивают, вы должны положить этому конец. Я нанимаю вас от его имени.
Тор роняет скрепку. Я поднимаю скрепку с пола, чтобы он не проглотил ее в мое отсутствие, и хватаю пальто.
Я знаю, что могу показаться корыстолюбцем, но надеюсь, что она подведет меня сейчас к припаркованному у пиццерии БМВ. Однако она поворачивает направо, к побитому «вольво», на спидометре которого уже намотано больше полумиллиона километров. Надо будет попросить клиентку расплатиться наличными. Я опускаюсь на пассажирское сидение и протягиваю руку:
— Оливер Бонд.
Она не пожимает протянутую руку, вместо этого вставляет ключ в замок зажигания и на бешеной скорости стартует со стоянки. У меня отвисает челюсть.
— Эмма Хант, — представляется она.
Она входит в поворот, машину заносит.
— Вы… могли бы… посвятить меня… в детали происходящего?
Затаив дыхание, я вижу, как она проскакивает на красный свет.
— Вы новости смотрите, мистер Бонд?
— Пожалуйста, зовите меня Оливер.
Я потуже затягиваю ремень безопасности. Полицейский участок всего в каких-то паре километров, но я хочу добраться туда живым.
— Вы следили за развитием истории о пропавшей студентке Вермонтского университета?
— Тело которой недавно обнаружила полиция?
«Вольво» с визгом останавливается у полицейского участка.
— Я думаю, к этому как-то причастен мой сын, — говорит она.
Однажды известного адвоката-еврея Алана Дершовица спросили, взялся бы он защищать Адольфа Гитлера.
74 
