80 
Я нажимаю кнопку, выезжает вторая карточка.
— Держи, — протягиваю ее ему.
Он начинает раскачиваться на носочках.
— Вы имеете в виду… что мне можно это взять?
— А почему нет, черт побери?! — отвечаю я.
Пока он пребывает в эйфории от распечатки, я хватаю его за локоть и веду в камеру. На этот раз он не взрывается от моего прикосновения. Даже не замечает.
Однажды меня вызвали на самоубийство. Парень перебрал снотворного, когда его сестра попросила посидеть с ее десятилетними сыновьями-близнецами. Настоящие чудовища! Когда они не смогли разбудить своего дядю, то решили над ним поиздеваться. Намазали лицо взбитыми сливками, водрузили на нос вишенку — это первое, что бросилось мне в глаза, когда я взглянул на тело, распростертое на диване в гостиной.
Эти мальчики так и не поняли, что их дядя умер.
Когда-нибудь им, конечно же, скажут. И, несмотря на то что мне там делать было нечего, я много думал об этих близнецах. Просто понимаешь: когда они узнают, то уже никогда не будут прежними. Я, похоже, был последним, кто видел этих мальчишек, когда они были просто детьми, когда смерть меньше всего занимала их умы.
Сегодня вечером это не давало мне покоя. Не мертвые, чьи тела я повидал, а живые, которые преследуют наяву.
Когда я запер Джейкоба в камере, он даже не отреагировал — и это напугало меня больше его недавнего приступа.
— Я приду за тобой, — обещаю я, — нужно закончить с бумагами, а потом мы пойдем в суд. Договорились?
Он молчит. В правой руке сжимает карточку с отпечатками пальцев. Левой бьет по ноге.
— Может, присядешь? — предлагаю я.
Вместо того чтобы сесть на койку, Джейкоб тут же усаживается на бетонный пол.
У нас в камерах установлены видеокамеры, поэтому преступники находятся под постоянным наблюдением. Мне нужно было заканчивать с бумажной волокитой, которой нет конца и края, но вместо этого я иду в дежурку и вглядываюсь в монитор. Десять минут Джейкоб Хант не шевелится, если не считать размахивания рукой. Потом очень медленно отодвигается назад, пока не упирается спиной в стену, вжимается в угол камеры. Его губы шевелятся.
— Что, черт побери, он шепчет? — спрашиваю я дежурного.
— Не могу знать!
Я выхожу из дежурки и приоткрываю дверь, ведущую в камеру предварительного содержания. Голос Джейкоба едва различим:
— «Все вокруг в моем родном городе пытаются выследить меня. Говорят, что хотят признать меня виновным в убийстве помощника шерифа».
Я распахиваю дверь и вхожу в камеру. Джейкоб продолжает петь, его голос становится то громче, то тише. Мои шаги эхом отдаются на бетонном полу, но он не замолкает. Не замолкает даже тогда, когда я стою уже по его сторону прутьев, прямо перед ним, скрестив руки на груди.
Он поет еще два раза, потом замолкает. На меня он не смотрит, но по его расправленным плечам я понимаю: он знает о моем присутствии.
Со вздохом понимаю, что больше не оставлю этого парня одного. И не смогу закончить оформлять документы, пока не удастся убедить его, что это очередной урок полицейских процедур.
— Что ж, — говорю я, отпирая дверь камеры, — ты когда-нибудь заполнял первичный бланк задержания в полиции?
ОЛИВЕР
Услышав, что детектив грозит арестовать Эмму Хант, если она не прекратит вопить, я выхожу из ступора, в который меня повергла его предыдущая фраза: «Потом мы доставим его в здание суда, где ему будет предъявлено обвинение».
Что, черт побери, я знаю о «предъявлении обвинения»?
Я выиграл парочку гражданских исков. Но предъявление обвинения по уголовному делу — совершенно иной коленкор.
Мы в машине Эммы, едем в суд, но я с трудом ее уломал. Она отказывалась покидать полицейский участок без Джейкоба. Мне удалось убедить ее покинуть участок единственным способом — пообещав показать, куда переведут ее сына.
— Я должна быть с ним, — заявляет она, проскакивая на красный сигнал светофора. — Я, черт побери, его мать! — Как будто внезапно вспомнив о чем-то, она ужасается. — Тео, боже мой, Тео… Он даже не знает, где мы.
Понятия не имею, кто такой Тео, но, честно признаться, у меня нет времени интересоваться. Все мои мысли заняты тем, где я должен стоять в зале судебного заседания.
Что я должен говорить?
Кому первому дают слово? Мне или обвинителю?
80 
