Некоторое время все молча смотрели на него, но вдруг тишину нарушил крик:
— ГДЕ ОНА?
Бланш стояла в проеме двери, слегка пошатываясь, прижимая руку к груди, в полураспахнутом белом шелковом халате, из-под которого виднелась ночная рубашка. Волосы падали ей на глаза. Кровоподтек на виске теперь стал темно-синим.
— ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?
— Бланш, дорогая...
— Почему ты мне ничего не сказал? Почему?! Бланш сделала шаг вперед, но едва не упала и схватилась за спинку кресла.
— Я проснулась... я видела ее во сне, она звала меня, ей было холодно, она замерзла, понимаешь? Я проснулась и пошла в часовню... И ЕЕ ТАМ НЕ ОКАЗАЛОСЬ! Что ты с ней сделал? Как ты посмел?..
— Бланш! Никто не знает, где она. Кто-то... Андрие замолчал, не в силах продолжать.
— Кто-то украл ее тело, — сказал Дюбуа, подходя к Бланш.
Она недоверчиво посмотрела на него. Потом перевела взгляд на свекровь, затем на Шиба.
— Но ведь это глупо, — тихо произнесла она. — Совершенно глупо...
— Ваш муж поручил нам заняться расследованием, — сказал Шиб. — Мы делаем все возможное.
— Расследованием? Но она замерзнет, как вы не понимаете? Ей нужно пальто...
— Это лекарства... — тихо сказал Андрие. — Она бредит. Нужно ее снова уложить.
— Я этим займусь.
Бабуля подхватила под руку слабо сопротивлявшуюся Бланш и увлекла ее за собой.
— Пойдем, дорогая. Тебе нужно лечь.
Они прошли мимо Шиба, и он почувствовал, что от Бланш пахнет спиртным. Она в отчаянии посмотрела на него, словно утопающая, и протянула руку, как будто собираясь опереться на его плечо. О нет, только не сейчас! Рука Бланш бессильно упала и свесилась вдоль тела. Бабуля вывела ее из комнаты, тихо произнося какие-то утешительные слова.
— Мы продолжим осмотр, — сказала Гаэль, обращаясь к Жан-Югу.
— Да, хорошо, — рассеянно сказал тот, глядя вслед удаляющимся женщинам.
Шиб и Гаэль тоже направились к выходу. Дюбуа сказал Андрие:
— Мы должны помолиться. Молитва — это сила, молитва — это надежда.
— Молитва— пустой звук, — горько сказал Андрие. — Какая польза от всех твоих молитв?
— «Верую во единого Бога, всемогущего Отца, создателя неба и земли, мира видимого и невидимого...»
— Господи, они тут все чокнутые! — сказала Гаэль, выйдя на улицу. — Просто сборище психопатов из фильма ужасов пятидесятых годов!
— Но согласись, что ситуация...
— Один священник чего стоит! Ему бы играть жреца Сатаны! У меня поджилки тряслись от одного его вида. А твоя Бланш! Можно подумать, что она сбежала из психушки. Несчастный Андрие, он единственный нормальный человек среди них!
— Бланш накачана успокоительным, она недавно потеряла дочь. Ничего удивительного, что она в таком состоянии. — Шиб чувствовал, как в нем закипает гнев.
— Только не говори, что она впала в такое состояние после смерти дочери. Здесь пахнет хроническим неврозом. И спиртным, между прочим. Я вдоволь насмотрелась на таких в клиниках.
Шиб, не отвечая, повернулся к ней спиной. Хорошо, пусть Бланш окончательно слетела с катушек, пусть она ненормальная, ну и что? Что вообще знает о жизни эта Гаэль, что у нее есть, кроме иллюзорных убеждений молодости?
Он направился к церкви, с наслаждением слушая, как хрустит под ногами гравий. Он чувствовал, как в нем кипит гнев на весь этот мир, где какой-то маньяк может насиловать и убивать маленьких девочек, а потом красть их трупы, и где он сам, Шиб Морено, не осмеливается сделать ни единого жеста, чтобы утешить женщину, в которую влюблен и которая сходит с ума от отчаяния, потому что ее муж на них смотрит — о, трусливый Шиб Морено, король адюльтеров на скорую руку! О, господи, Бланш вот-вот отправят в психлечебницу, а он думает о светских приличиях!
Щиб резко ударил кулаком по двери часовни. Он и не заметил, как сюда пришел. Дверь мягко подалась, и он машинально сделал шаг вперед.
Только один шаг.
Потому что сделать второй он просто не смог — застыл на месте, словно наткнувшись на невидимую стену.
Эта стена лишила его возможности не только идти, но и думать— какое-то время он вообще не мог найти слов для того, что увидел.
Элилу вернулась.
Это была первая мысль, промелькнувшая в его мозгу, который отказывался соображать.
Элилу вернулась.
Но она вернулась не в свой хорошенький стеклянный гробик из волшебной сказки. О нет.
Она была распята над алтарем головой вниз.
Распята на огромном деревянном кресте, к которому раньше был прибит раскрашенный Христос.