26 
— Поехали к шефу полиции Шеке Сонгу. Он — мой друг. Он нам поможет. Ну, если это мерзавец Каремба...
* * *
Тринадцать километров, отделявшие Лакку от Фритауна, они пролетели на сумасшедшей скорости, идя следом друг за другом. По дороге Малко оставил свою машину в «Мамми Йоко».
Билл Ходжес небрежно поприветствовал часового в форме, охранявшего кабинет начальника полиции Шеки Сонгу, властно постучал и вошел. Малко — следом за ним. Несмотря на поздний час, в штаб-квартире фритаунской полиции царило оживление.
Шеф полиции поднял голову и увидел вошедших. Злое выражение лица моментально сменила приветливая улыбка. Он вышел из-за стола и шагнул навстречу ирландцу, протянув руку.
— Билл, мой друг!
Стена за стулом, на котором сидел полицейский, была вся сплошь увешана религиозными картинками: распятый Иисус Христос, папа римский, Дева Мария и всякого сорта святые. Да, этот человек открыто демонстрировал свою набожность. Поражала форма его ушей: верхняя часть их была усечена, как у мифического фавна. Он обнял Билла, прижал к своей груди, отстранил, укоризненно глядя на пришельца.
— Я не видел тебя на воскресной мессе.
— Я был в саванне.
— А! — успокоенно выдохнул шеф полиции. — А я уже было подумал, что ты подался в протестанты. Чем обязан визитом?
— Шека, служит ли у тебя такой здоровый верзила по имени Эйя Каремба? — вместо ответа спросил Билл Ходжес.
Негр нахмурил брови.
— Да.
— У него есть машина?
— Да, белая «пахеро». И что?
— Два часа тому назад он убил мою подругу Сэти и пытался пристрелить моего друга Малко Линге.
Лицо полицейского посуровело.
— То, что ты мне сказал, очень серьезно... Ты уверен?
— Скажи мне, ты хорошо платишь своим полицейским? Сколько миллионов стоит такая «пахеро»?
— Да, на свою зарплату он не мог купить эту машину, — смутившись, произнес шеф полиции. — Ты же знаешь, как это делается. Он работает сверхурочно. Я сейчас его вызову.
Он снял трубку телефона, долго разговаривал на креольском и, прежде чем закончить разговор, сказал:
— Он сегодня свободен. Кажется, он был у Лабаки.
— Зови этого гада, — приказал Билл Ходжес.
Он с трудом сдерживал себя. От напряжения дрожала даже татуировка на руке, лицо побелело от ярости, и красные пятна от этого казались еще ярче... Шека Сонгу с тревогой наблюдал за Ходжесом.
— Ты знаешь, что...
— Зови, или я сам пойду туда со своей «береттой», и тогда будет плохо...
Шека Сонгу вздохнул и медленно, словно раздумывая, набрал номер. Было видно, что он всем сердцем желал, чтобы ему не ответили. Но этого не произошло.
— Господин Лабаки у себя? — осведомился он с почтением.
Билл Ходжес обошел стол, за которым сидел полицейский, и включил микрофон. Раздался радостный возглас:
— Шека, друг мой! Это я. Карим. Чем могу быть полезен?
Несмотря на любезный тон, шеф полиции позеленел. Он посмотрел с отчаянием на Билла Ходжеса, застывшего напротив него, как статуя Командора, и проглотил слюну.
— Мистер Лабаки, я не хотел вас тревожить, но мне нужен один из моих людей, у меня срочное дело. Я думал, он у вас.
— Кто?
— Эйя Каремба.
На миг воцарилось молчание, затем Лабаки ответил еще более любезным голосом:
— Эйя? Ну конечно, он здесь. Он весь день работал у меня. Мне надо было забрать в деревнях алмазы, и мне нужен был охранник. Ты его знаешь, он сильный. Но через полчаса он будет у тебя.
— Благодарю вас, — безжизненным голосом произнес Шека Сонгу.
— Кстати, у твоей жены ведь скоро день рождения, — возвестил ливанец, — я присмотрел одну вещицу, думаю, ей понравится. Настоящий самородок, я тебе его пришлю. Ну, все. Наводи дальше порядок. Я завтра встречаюсь с президентом Момо, я ему скажу все хорошее, что я о тебе думаю.
Щелчок. Ливанец закончил разговор. Словно опустилась гильотина. Билл Ходжес ринулся к аппарату, но полицейский уже успел положить трубку. Он поднял глаза на обоих белых. Мертвые глаза. Все трое молчали.
— Вы слышали, — заговорил первым Шека Сонгу совершенно бесцветным голосом. — Если я стану обвинять Карембу в убийстве, он поклянется, что он был с Лабаки весь день. Ливанец подтвердит. А если я буду упорствовать, он пожалуется президенту. Президент позвонит и прикажет оставить его друга в покое...
Вид у него был несчастный, и Малко его пожалел. Билл Ходжес кипел от негодования, готовый взорваться.
— Это он! Это дерьмо. Я отрежу ему башку и вырву сердце. Сэти была идиоткой, но славной девушкой. Раз ты ничего не можешь, я сам рассчитаюсь с Лабаки.
26 
