2 
Элиас Маврос радостно осклабился:
– Кроме меня! Я в гостинице "Кабул", ведь моя газета очень бедна. Там я плачу всего 15 долларов. Горячей воды, естественно, нет. Отопления тоже. Но я считаю себя не журналистом, а революционером.
Она с веселым любопытством воззрилась на него:
– Вот как? Почему же?
– Я – член коммунистической партии Греции и нахожусь здесь для того, чтобы ободрить наших товарищей из народно-демократической партии Афганистана в их борьбе против преступных экстремистских сил, пользующихся поддержкой Пакистана, – отчеканил он и лукаво добавил, чтобы смягчить впечатление от канцелярских оборотов своей речи: – Тех, кого вы зовете моджахедами.
Дженнифер Стэнфорд усмехалась, слушая старого идеалиста, который, несмотря на пенсионный возраст, продолжал сражаться за свои убеждения и возбуждал в ней приязненное чувство.
– Я политикой не занимаюсь, – проронила она.
Элиас Маврос расцвел сердечной улыбкой:
– Как бы там ни было, коли уж мой таксист разжился бензином, я с удовольствием доставлю вас в "Интерконтиненталь"!
– Благодарю, – согласилась австралийка. – Только мне еще нужно получить багаж.
– Не беспокойтесь, я сам этим займусь! – вскричал грек.
Он принялся проворно рыскать по всем закоулкам, обращаясь то к солдатам, то к полицейским, не понимавшим ни слова из его расспросов, что-то втолковывал им с помощью жестов, пока, наконец, один из афганцев не указал ему на багажную тележку, видимо, забытую на поле как раз напротив отворенных дверей аэровокзала. Никто не удосужился разгрузить ее.
Дженнифер сняла с тележки увесистый баул, который Маврос пожелал нести сам. Они без всяких проволочек прошли таможню: слово "журналист" отворяло все двери. Правительство Наджибуллы, обвиняемое во всевозможных зверствах и, в частности, в умерщвлении около 35 тысяч оппозиционеров, очень старалось понравиться.
Какой-то несчастный, морщинистый, бородатый, закутанный в одеяло афганец в чалме проводил их завистливым взглядом. Занимавшийся им таможенник пересчитывал дюжинами яйца, которые тот привез из Дели, уворовывая для себя добрую половину.
Кабул страдал от нехватки многих насущных товаров, начиная с бензина и кончая сахаром, из-за "мягкой" блокады моджахедов, которые то и дело перекрывали дороги, ведущие в столицу, облагая непомерной данью пропускаемые ими грузы.
Едва они вышли из аэропорта, как высоченный афганец с лошадиным лицом печального клоуна и зализанными назад волосами, как у танцовщиков великосветских салонов 30-х годов, выхватил баул из рук Дженнифер.
– Это Халед, мой шофер, – пояснил Элиас Маврос. – Работает в министерстве иностранных дел, но еще и водит такси.
Тот уже шагал впереди, сгибаясь от тяжести баула и расталкивая мальчишек, кидавшихся за несколько афгани тащить кладь, вес которой превосходил их собственный. Аэропорт был окружен своего рода полосой отчуждения, куда запрещалось въезжать даже такси и через которую сошедшие с самолета люди волокли, как кто горазд, свои вещи.
Они добрались до ограждения, за которым ждали иззябшие встречающие и водители такси. Несмотря на синеву небес, погода стояла очень холодная.
Дженнифер и Элиас Маврос поместились в такси, желтой "волге" с рекламной наклейкой "Тойота" на заднем стекле. Где только не встречаются снобы!
Машина катилась в юго-западном направлении по широченной, прямой, как стрела, улице. Автомобили попадались редко. У решетчатой ограды обезлюдевшего американского посольства стоял легкий танк. После отъезда персонала советского посольства уложили чемоданы и все западные дипломаты, выказав таким образом сдержанное отношение к правительству Наджибуллы. Остались, не считая стран Восточной Европы, одни турки да индийцы. Кругом толпились закутанные в бесчисленные свитеры афганцы в нахлобученных до ушей паколе[3] либо чалмах, шальварах и в наброшенных на плечи, поверх длинных, до колен, рубах, одеялах, небритые, неряшливые, махнувшие на все рукой.
По сторонам дороги стояли глинобитные строения, изредка перемежавшиеся зданиями современной постройки. Большая часть Кабула состояла из таких же широченных прямолинейных проспектов, обсаженных чахлыми, побитыми морозами деревьями, без магазинов и, зачастую, без названия. Казалось, город строился чрезмерно быстро. Пустыри, ограды брошенных особняков, уродливые кубические здания различных учреждений.
– Здесь спокойно? – полюбопытствовала Дженнифер.
2 
