26 
– И тогда в чем дело?
– На этот раз тут совсем другое! Это не обычное приключение, которое я мог бы простить! Она влюбилась, причем взаимно!
– Ты знаешь, в кого она влюбилась?
– Да, в своего свекра.
– О, Господи! – сказала Анна, вздрогнув. – Это она тебе сказала?
– Нет. Я сам догадался. Она, наоборот, отпирается. Все отрицает. Но мне нужны доказательства, такие, чтоб ей некуда было деться, чтоб я мог швырнуть ей в лицо. Ты понимаешь, о чем я?
Анна вызвалась представить ему эти неопровержимые доказательства. И так в этом преуспела, что ей удалось запечатлеть на пленке упомянутую сельскую сцену в леске. Она попросила напечатать фотки свою доверенную подругу из криминального отдела и вручила их комиссару. Свекор Ингрид, вдобавок к должности главного врача, которую он занимал в больнице Монтелузе, был также политическим деятелем первой величины. Монтальбано отправил в штаб-квартиру партии, в больницу и на дом в Монтелузу первую порцию этой красноречивой документации. На обороте каждой из трех фотографий было написано: «Ты у нас в руках», – и ничего больше. Этот град наверняка перепугал развратника до смерти: в одно и то же мгновение под угрозой оказались карьера и семья. На всякий случай у комиссара имелось еще штук около двадцати фото. Ингрид он ничего не сказал, она, чего доброго, могла закусить удила, потому что была затронута ее пресловутая шведская privacy. [14]
Монтальбано прибавил скорость, он был доволен, что сложные маневры, которые он предпринял, привели к намеченной цели.
– Машину загони ты, – сказал Монтальбано, выходя и принимаясь возиться с железной ставней гаража полиции. Когда автомобиль оказался внутри, он зажег свет и снова опустил ставню.
– Что мне нужно делать? – спросила Ингрид.
– Видишь обломки этой легковушки? Хочу узнать, были ли выведены из строя тормоза.
– Не знаю, удастся ли мне это понять.
– Попробуй.
– Прощай блузка.
– А, нет, погоди. Я кое-что захватил.
С заднего сиденья машины он достал пластиковый пакет, вытащил оттуда свою рубашку и джинсы.
– Вот, наденька-ка это.
Покуда Ингрид переодевалась, он ходил в поисках переносной электрической лампы, какими пользуются в автомастерских, обнаружил ее на верстаке, включил в розетку. Не говоря ни слова, Ингрид взяла лампу, гаечный ключ, отвертку и скользнула под искореженное шасси легковушки. Ей хватило десяти минут. Вылезла из-под машины вся в пыли и в масле.
– Мне повезло. Привод у тормозов частью перерезан, я в этом уверена.
– Что значит частью?
– Значит, что не совсем, оставили ровно столько, чтобы не разбиться тут же. Но при первом же сильном рывке привод должен был лопнуть.
– Ты уверена, что он не перетерся сам по себе? Машина-то старая.
– Разрыв слишком четкий. Износ если и есть, то минимальный.
– Теперь послушай меня хорошенько, – сказал Монтальбано. – Человек, который сидел за рулем, отправился из Вигаты в Монтелузу, стоял некоторое время там, потом поехал обратно в Вигату. Авария произошла на крутом спуске у черты города, на спуске Делла Катена. Он врезался в грузовик и умер на месте. Ясно?
– Ясно.
– Тогда я тебя спрашиваю: эту музыку где ему устроили, в Вигате или в Монтелузе?
– В Монтелузе, – сказал Ингрид. – Если б в Вигате, он разбился бы куда раньше, это наверняка. Тебя еще что-нибудь интересует?
– Нет. Спасибо.
Ингрид не переодевалась, даже рук не мыла.
– Помоюсь у тебя.
На стоянке у бара Ингрид вышла, пересела в свою машину и поехала вслед за Монтальбано. Не было еще полуночи, вечер был теплый.
– Хочешь принять душ?
– Нет, лучше искупаться в море, разве что после.
Она сняла перепачканную одежду Монтальбано, стащила трусики: и комиссару пришлось сделать усилие, чтобы, наоборот, облачиться, скрепя сердце, в тогу духовного отца.
– Давай раздевайся, пошли купаться со мной.
– Нет. Мне нравится смотреть на тебя с веранды.
Полная луна светила, может, чересчур ярко. Монтальбано остался в шезлонге любоваться силуэтом Ингрид, которая шла к берегу, потом, ступив в холодную воду, запрыгала, широко раскинув руки, словно в каком-то танце. Он видел, как она нырнула, некоторое время следил за темной точкой, которая была ее головой, и вдруг заснул.
Проснулся, когда уже светало. Поднялся, немного озябший, приготовил себе кофе, выпил подряд три чашки. Уходя, Ингрид привела в порядок дом, уничтожив все следы своего пребывания. Ингрид была просто золото: сделала все, о чем он просил, и не спрашивала никаких объяснений. В отношении любопытства, она точно не принадлежала к женскому полу. Но только в этом отношении. Чувствуя легкий аппетит, он открыл холодильник: баклажанов, которые он не съел на обед, больше не было, с ними расправилась Ингрид. Пришлось удовольствоваться куском хлеба и сырком, все ж лучше этим заправиться, чем ничем. Он принял душ и надел ту же самую одежду, что давал Ингрид, еще слегка пахнувшую ею.
26 
