3 
У Малко пересохло в горле; он с трудом сглотнул слюну.
Без десяти семь. Теперь уже все. «Они» должны были появиться еще полчаса назад.
Двое охранников подошли к его клетке и открыли дверь. Отстранив двух иракцев, стоявших ближе к выходу, один из тюремщиков схватил Малко за локоть и что-то повелительно сказал по-арабски, не глядя ему в лицо.
Малко глубоко вздохнул. Наступила минута, к которой приготовиться невозможно. Он лихорадочно попытался подумать о чем-нибудь хорошем, но безуспешно. Охранник неумолимо тащил его к выходу. Вдруг силы покинули Малко. Забыв о том, что связан, он хотел протянуть руку Джемалю, но лишь нелепо дернулся, словно беспомощный калека. Черные глаза курда пристально смотрели на него. Мертвенно-бледное лицо Джемаля резко контрастировало с жесткой темной бородой.
Внезапно обостренные чувства Малко различили далекий, едва слышный гул. Он напрягся всем телом.
Это был самолет.
Малко прислушался, дума я, что звук лишь чудится ему, но гул продолжался – пока слабый, но становившийся все более отчетливым. Его охватила безудержная радость.
– Вот они, – шепнул он Джемалю по-английски.
Почувствовав, что Малко сопротивляется, охранник потянул сильнее, и Малко понял, что спасения ему не будет. Через полминуты он поднимется на эшафот.
Как глупо! С севера по-прежнему доносился равномерный шум мотора. Малко в отчаянии посмотрел на курда.
Вдруг тот что-то коротко сказал охраннику и встал между ним и Малко. К большому удивлению последнего, тюремщик выпустил его руку и в нерешительности посмотрел на Джемаля. Джемаль, не обращая внимания на Малко, вышел из клетки, продолжая что-то вызывающе говорить. Охранник пожал плечами и запер дверь, оставив Малко внутри.
Только теперь Джемаль повернулся к Малко.
– Я – ага[1], – сказал он, – и имею право умереть первым. Даже арабы не могут мне в этом отказать. Удачи тебе!
Гул в небе становился все громче. Малко с болью в сердце осознал всю важность нескольких секунд, подаренных ему курдом ценой собственной жизни!
Малко попытался возразить, но двое охранников уже уводили Джемаля. Курд повторил по-английски:
– Удачи тебе!
Он спокойно поднялся по лестнице на помост и, выпрямившись во весь рост, повернулся лицом к остальным приговоренным. С ним все прошло очень быстро: палач уже успел набить руку. Когда Джемалю надевали на шею петлю, он выкрикнул по-курдски непонятную для Малко фразу с такой яростью, что вздрогнули даже полицейские. Красный плащ на него надевать не стали.
Хлопнули створки люка, и тело скрылось из виду. В этот раз петля оказалась надетой по всем правилам. Джемаль Талани умер мгновенно: у него сломались шейные позвонки. Тело дернулось два или три раза, потом замерло. Малко не сводил с него наполненных слезами глаз, позабыв о том, что еще минуту назад смотрел только в небо. Этот человек, с которым он был знаком всего месяц, только что отдал жизнь, пытаясь спасти его.
Даже если они приземлятся прямо сейчас, мертвые глаза Джемаля Талани их не увидят.
Палач уже заворачивал тело курдского аги в одеяло. Клетка снова открылась, и тот же охранник снова схватил Малко за руку. Теперь никто уже не вмешивался.
Самопожертвование курда ни к чему не привело! Малко старался идти на казнь так же достойно, как и его друг. Дрожь в коленях исчезла. Тюремщик, казалось, лишь слегка поддерживал его под локоть. Незаметно для самого себя Малко приблизился к подножию помоста. Палач нетерпеливо толкнул его к лестнице, и он споткнулся о ступени. В двух метрах над его головой покачивалась петля.
Ему оставалось жить всего несколько секунд.
Шум мотора, похоже, больше не приближался. Малко начал постепенно сжимать челюсти, чтобы раздавить ампулу с цианистым калием. Он не собирался болтаться в петле, давая иракцам повод для злорадства.
Глава 2
Тот, кто окрестил Багдад городом Тысячи и Одной Ночи, был наверно беспробудным пьяницей или шизофреником. Более отвратительного города не найдешь в целом мире. Плоский, расстилающийся до самого горизонта по обе стороны Тигра, он не может похвастать ни многообразием, ни особым очарованием.
«Трайдент», принадлежавший компании «Иракис Эрлайнз», пролетел над бесформенной мешаниной домиков из желтого кирпича, повторявших своим цветом лежащую вокруг города пустыню. Поодаль виднелась грязно-желтая полоска реки, разрезавшая город пополам. Единственным цветным пятном, оживлявшим пейзаж, была мечеть Хажом с шестью минаретами и куполом из чистого золота, расположенная в южной оконечности города. Все остальные кварталы выглядели унылыми и грязными. Восемьдесят процентов полу тора миллионного населения проживало здесь в глинобитных хижинах.
3 
