68 
– Сионистская пропаганда обвиняет нас в том, что мы не даем своим подсудимым возможности защищаться. Поскольку вы иностранец, сейчас вы сможете сами убедиться в том, что это наглая ложь.
Сделав широкий жест, он воскликнул:
– Пригласите защиту!
Секретарь встал и открыл небольшую дверь позади стола прокурора. В зале появился высокий араб с изъеденным оспой лицом. Он поклонился суду так низко, что едва не достал руками до пола.
Малко недоумевал, как может защищать адвокат, который ни разу с ним не встречался. К тому же у защитника не было в руках никаких бумаг. Он лишь стоял навытяжку перед полковником Мохлесом. Тот приглашающим жестом указал ему на обвиняемых.
Адвокат поморщился, откашлялся и посмотрел на судей.
– Я благодарю многоуважаемый суд за оказанное мне высокое доверие, – начал он. У него был высокий голос с раскатистыми северными интонациями. – Надеюсь, что господин судья останутся довольны моей работой.
Полковник Мохлес попивал кока-колу, один из помощников чистил ногти сложенным вчетверо листом бумаги, а другой с живым интересом следил за передвижением большого паука по стене зала заседаний.
– Совершенные обвиняемыми преступления носят столь тяжкий характер, что в любой другой стране они были бы казнены без суда и следствия, – продолжал адвокат. – И только благодаря огромному терпению и великодушию иракского народа я сейчас имею честь рассматривать их дело перед лицом многоуважаемых судей.
Малко казалось, что все это ему снится. У этого странного адвоката было еще более странное представление о правосудии... Но араб все больше увлекался своей речью.
– Признаюсь, – продолжал он, – что после прочтения материалов дела меня охватило глубокое отвращение. Я не ожидал, что человек может поступить так подло и низко по отношению к нашей великой и любимой стране...
Полковник Мохлес, напившийся кока-колы не смог сдержать отрыжку. Адвокат испуганно прервал «защиту». Толстяк покровительственным жестом предложил ему продолжать.
– Я считаю, – повел далее речь адвокат, что критиковать действия досточтимого суда было бы безосновательно и граничило бы с проведением враждебной пропаганды. Если эти люди сейчас перед нами – значит, они виновны, а раз виновны, то должны быть наказаны в интересах нашего любимого Ирака.
Первый помощник прокурора начал проявлять признаки нетерпения. Видимо, его раздражала чрезмерная доброта полковника Мохлеса. Заметив это, адвокат решил закругляться.
– Будучи честным гражданином Ирака, – заторопился он, – я не могу ни заступиться за них, ни простить. Я просто не имею на это права, поскольку считаю их виновными. Однако ввиду семейного положения подсудимых я прошу уважаемый трибунал проявить к ним снисхождение в рамках осуществления неотъемлемых прав, которыми обладают органы правосудия.
Он умолк и вытер губы тыльной стороной ладони, опасаясь, что говорил слишком долго.
Полковник Мохлес жестом успокоил его:
– Мэтр, суд по достоинству оценил вашу речь в защиту подсудимых и примет ее к сведению. Вы можете быть свободны.
Адвокат покорно поклонился почти до самого пола и бесшумно удалился, даже не взглянув на тех, чьему делу посвятил столько времени и сил.
Полковник Мохлес посовещался с помощниками. Дискуссия длилась минуту или две, после чего толстый офицер ровным голосом объявил:
– По результатам обсуждения трибунал приговаривает обвиняемых к смертной казни.
На этом закончил заседание и вышел, сопровождаемый обоими помощниками.
Через пять минут уполномоченный Министерства обороны официально заявил журналисту из «Аль-Таура», что Революционный трибунал приговорил к смерти семерых подсудимых и оправдал одного. Фамилии приговоренных до казни опубликованы не будут. Защиту представлял мэтр Абдул Харайя, член Багдадской коллегии адвокатов.
Журналист пришел в восторг от подобного «либерализма». Ему, разумеется, забыли сказать, что для участия в заседании мэтра Абдула Харайю извлекли из тюремной камеры, где он находился уже три месяца (причем все его профессиональные знания не могли помочь ему уяснить причину собственного ареста) и по окончании процесса немедленно водворили обратно. Адвокату оставалось лишь надеяться, что его добросовестность сократит срок заключения.
После того, как полковник Мохлес отрывисто произнес последнюю фразу, Малко словно остолбенел. Сказанные слова с трудом доходили до его сознания. До сих пор он еще надеялся, что в последний момент произойдет чудесное освобождение, или что его приговорят к максимальному тюремному сроку, который впоследствии сократят. Теперь же невидимый голос внутри отчаянно кричал, что ему конец, что никто даже не представляет, где он находится, и что мир узнает о его казни только после похорон.
68 
