— Ну-ну, успокойтесь, — уже ласково сказал он. — Идите к себе, вам надо отдохнуть. Вы стареете, Ле Бель. Я тоже старел, пока не явилась мадам дю Барри и не вернула мне бодрость духа и тела. Теперь идите. Вы принимаете слишком близко к сердцу то, что совсем не важно.
Ле Бель поклонился и вышел, оставив короля одного. Да, таким он давно не видел короля. Ясно было, что король намерен оставить мадам дю Барри при дворе. Она будет признана официальной фавориткой и займет место мадам де Помпадур. А Шуазель? Он так и останется ему врагом. «Идите к себе и отдыхайте,» — так сказал король. Отдыхайте! Легко сказать... Отдыхать — и ждать мести Шуазеля?
Ле Бель провел ночь без сна, а днем с ним случился удар. Он прожил еще несколько часов.
Ле Бель умер от потрясения — так говорили при дворе. Его потрясло, что бывшая гризетка, которую он же и заманил в силки, вот-вот займет место мадам де Помпадур.
***
Жан Батист, между тем, не теряя времени даром, привез в Париж своего неженатого брата шевалье Гийома дю Барри, чтобы женить его на мадемуазель де Вобарнье (дворянское «де» присвоил Жанне все тот же неутомимый Жан Батист).
Шевалье Гийом не возражал против такой женитьбы. Ему пообещали за эту услугу щедрое вознаграждение, и Гийом обрадовался подвернувшейся возможности пусть хотя бы на время, но вырваться из обветшалого старого замка в Левиньяке, где он и его сестры жили под гнетом деспотичной матери.
Жан Батист ликовал. Его дела складывались как нельзя лучше. Требование короля выдать Жанну замуж со всей очевидностью указывало на то, что Луи решил оставить ее при дворе, а это было равносильно ее признанию фавориткой.
Жанна готовилась следовать по стопам мадам де Помпадур, восхождение которой все еще оставалось памятным серьезным наблюдателям. Это был путь из мрака безвестности к вершинам власти.
Твердо решивший, что его интересы не должны быть забыты, Жан Батист привез из Левиньяка в Париж не только брата Гийома, но и сестру Фаншон, которая могла бы стать компаньонкой Жанны и блюсти интересы семейства дю Барри.
Фаншон, женщина средних лет, чуть прихрамывающая, но очень подвижная и пронырливая, любила своего предприимчивого брата Жана Батиста и была очень благодарна ему за то, что он избавил ее от унылой жизни в фамильном замке.
Потом Жан Батист постарался выправить для Жанны поддельное свидетельство о рождении, из которого явствовало, что она законная дочь Жан-Жака Гомара де Вобарнье. Жан Батист не ограничился этим и убавил возраст Жанны на несколько лет. Ей было на самом деле двадцать пять, что считалось не первой молодостью, а по документам стало двадцать два.
Что касается шевалье Гийома, то он превратился в вельможу, мессира Гийома, графа дю Барри, капитана флота.
Теперь каждый может быть доволен, сказал Жан Батист по завершении столь важных дел.
Гийом мог воротиться домой, радуясь полученному щедрому вознаграждению, Фаншон должна была получить место при дворе, а Жанна избавлялась от хлопот, связанных с тем, что она носит вымышленное имя, ибо теперь она и в самом деле стала мадам дю Барри. Мог быть доволен и король. Никаких прегрешений против этикета больше не было. Луи мог преспокойно наслаждаться обществом своей возлюбленной.
Многие, однако, остались недовольны сложившейся ситуацией. И первым среди недовольных был, конечно же, Шуазель.
ЦЕРЕМОНИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ МАДАМ ДЮ БАРРИ
Ришелье внимательно следил за ходом событий. Он был уже стар, но сохранил прежний пыл как в любовных делах, так и в политических интригах.
Шуазель вел себя глупо, полагал Ришелье. Гордость — ахиллесова пята Шуазеля, и из-за нее он в конце концов потерпит поражение, предрекал Ришелье. Шуазель с самого начала был настроен против новой любовницы короля и не пожелает изменить своего отношения к ней. Будь он похитрее, так хотя бы притворился, что ничего против Жанны не имеет.
Король влюбился в Жанну дю Барри всерьез, а Шуазель хорошо знал, как сильна была привязанность Луи к мадам де Помпадур. Шуазелю следовало бы принять во внимание, что Жанна молода и полна сил, а король уже не молод и склонен к меланхолии. У мадам дю Барри возможностей занять место фаворитки не меньше, чем было их у маркизы.
Каждый при дворе был бы рад свести короля о женщиной, которая могла бы стать другом короля и не забыла бы при этом своего былого покровителя. Тому же, кто не мог этого сделать, лучше всего было самому подружиться с такой женщиной, пусть даже найденной для короля кем-то другим.