Она позволила себе еще раз посмотреть в сторону кровати. Он спал абсолютно обнаженным, это было очевидно. Тод никогда не мерз ночью, даже в середине зимы, и сейчас простыня сползла вниз по обнаженным плечам. Тод спал спиной к ней, рука покоилась на взъерошенной голове; Анна могла видеть изгибы его мускулистых ягодиц, как если бы они совсем не были прикрыты простыней…
Ярость и желание пульсировали в ней, как комбинация сильнейших наркотиков, и Анна долго стояла в дверях, не зная, что предпринять.
Чувственная сторона ее натуры желала отбросить простыню, примоститься рядом с ним, прижаться грудью к его спине, чтобы он издал тихий беспомощный стон наслаждения и начал любить ее так же неистово, как сегодня днем.
Ведь в действительности, если подумать, сегодняшнее занятие любовью было самым… самым потрясающим за всю их жизнь. «Неужели такое с нами творят разногласия? — подумала она с вожделением и одновременно с отвращением. — Неужели они так распаляют нас, что мы совершенно теряем способность здраво мыслить?»
Намеренно соблазняя его, искушая, Анна надеялась, что он немедленно забудет о переезде и согласится с ее мнением.
Что только доказало, как плохо она оценила ситуацию.
Лечь с ним в постель? Скорее она разделит ее с коброй!
Круто повернувшись, Анна покинула комнату для гостей, и Тод медленно, протяжно вздохнул, выпуская воздух, который он сдерживал, проснувшись от ее присутствия в комнате.
Ни один из них так и не уснул больше этой ночью.
Завтрак оказался не простым делом. Анна обнаружила, что не в состоянии ничего приготовить. Ей, которая обычно шутя справлялась с приготовлением завтрака из десятка яиц и нескольких пачек хлопьев, задача накормить всех сегодня казалась непосильной, и положение еще более усугубилось с приходом на кухню Тода.
На нем был темный костюм, который еще больше подчеркивал тени под глазами, и Анна почувствовала удовлетворение, когда заметила явное подтверждение того, что он провел еще худшую ночь, чем она.
Анна смотрела в серые глаза мужа совершенно бесстрастно, пока тройняшки щебетали свои приветствия.
— Привет, папочка! — сказала Талли, даря ему ослепительную улыбку и рисуя в воздухе лошадь пальчиком.
— Доброе утро, папочка! — Таша ненадолго оторвала глаза от книги с греческими легендами, в которую была полностью погружена.
И только Тина, невнимательная, безалаберная Тина спросила то, что Анна меньше всего ожидала услышать:
— А почему ты спал этой ночью в комнате для гостей, папа?
Взгляд Анны столкнулся со взглядом Тода, но она проигнорировала молчаливый вопрос в его глазах. Он начал все это, сказала она себе зло, так пусть сам и выпутывается!
— Я слегка простудился, — объяснил Тод, — и не хотел будить маму своим храпом.
Таша, хоть и была погружена в книгу, не могла не заметить грубое отсутствие логики в его словах:
— А как же когда у папы был жуткий грипп и мы даже вызывали доктора? Он ведь все равно спал с тобой, мам. Помнишь?
Это как раз и была ситуация, которую может решить взрослый, а не ребенок. Но Анна не справилась с поставленным заданием и позволила себе вовлечь детей в их распри. Но ведь никогда раньше они и не ссорились так сильно.
— Конечно, помню, Таша, — ответила она девочке.
— Так почему, папа?
— Да, почему, Тод?
Тод уничтожающе посмотрел на Анну, его глаза горели злостью. Он отошел налить себе кофе и совладать с мыслями, чтобы не сказать что-нибудь оскорбительное в присутствии девочек.
Он обернулся и наткнулся на четыре пары синих глаз, вопросительно глядящих на него.
— Мне нужно было о многом поразмыслить, — честно ответил он. — И поэтому… — он пододвинул к себе стул, сел и подмигнул дочерям, — я подумал, что для мамы будет лучше, если ей не мешать. Теперь отложи книгу, Таша, и принимайся за хлопья.
— Хорошо, — прощебетала та и начала орудовать ложкой, уже забыв обо всем.
Если бы и Анна могла с такой легкостью забыть обо всем! Необъяснимый страх обволакивал ее.
— Скорее, девочки, — Анна попыталась говорить весело и беззаботно, но вместо этого в ее голосе сквозили неуверенность и пустота. — Сложите вместе свои рюкзачки. Ваша одежда в холле. И поторопитесь! Тина, милая, пожалуйста, быстрее — нам нужно выйти через пятнадцать минут!
Тройняшки покинули кухню, оживленно болтая, и повисшая сразу после их ухода тишина казалась оглушающей.