Лёгкий, ненавязчивый романчик 
108 
Ваши сынки подают большие надежды. Цену за «Стоглав» повысили * , а объем его убавили. Обещали мне за рассказы бочонок вина и надули * , а чтоб я не сердился, поместили мой портрет vis-à-vis с шахом персидским * . Кстати о шахе. Читал я недавно стихи «Политический концерт» * , где про шаха говорится приблизительно так: и шах персидский, чудак всегдашний, поехал в Париж, чтобы сравнить <…> с Эйфелевой башней. Приезжайте в Москву. Пойдем вместе в театр.
Ваш Чехов.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 21 октября 1889 *
703. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
21 октября 1889 г. Москва.
21 ок.
Милая, трагическая Жанушка! За браконьерство, за охоту по дачным мужьям в Вашем лесу * я уже достаточно наказан роком: мой «Леший» хлопнулся и лопнул * . Успокойте Ваши щеглиные нервы, и да хранит Вас небо!
Нового ничего нет. Читал я Вашего «Кожаного актера» * и очень рад, что могу салютовать Вам. Рассказ превосходный. Особенно пластично то место, где мелькает малый в дубленом полушубке. Молодец Вы, Жанушка. Только на кой чёрт в этом теплом, ласковом рассказе сдались Вам такие жителевские перлы, как «облыжный», «бутербродный» и т. п.? К такой нежной и нервной натуре, каковою я привык считать Вас, совсем не идут эти ёрнические слова. Бросьте Вы их к анафеме, будь они трижды прокляты, <…>!!
Очень хорошо «нажми педаль», хороша рожа у гастролера. Заглавие тоже хорошее.
Напишите с десяток таких рассказов из театральной жизни, соберите в один томик * …Успех будет полный.
Очень, очень рад, что цензура запретила переделку «Гордиева узла» * . Так Вам и нужно! Это урок: в другой раз не будете покушаться на свои романы и повести.
В Москве был Тихонов * .
Щеглова в Москве еще не было. Но его нетерпеливо ждут. Когда он приедет?
Ну, будьте счастливы. Родите поскорее еще кожаного актера.
Кланяйтесь Вашей жене и позвольте дружески пожать Вам щеглиную лапку.
Ваш А. Чехов.
Серьезно, когда приедете?
Мои благодарят за память и кланяются.
Плещееву А. Н., 21 октября 1889 *
704. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
21 октября 1889 г. Москва.
21 октябрь.
Привет Вам, дорогой Алексей Николаевич! Большое спасибо за письмо. Что же касается моего здоровья и настроения, о которых Вы спрашиваете, то нельзя сказать, чтобы они были плохи. Живется сносно, изредка выпадают хорошие минуты, а в общем, выражаясь языком биржевиков, настроение вялое.
Один доктор * , очень милый человек (иль завистью его лукавый мучил, или медицинский стол ему наскучил * ), поручил мне во что бы то ни стало послать в «Сев<ерный> вестн<ик>» два стихотворения, которые и прилагаю. Хочет он, чтобы стихи эти были напечатаны непременно и не позже декабря. Но так как Вы из свойственного всем поэтам духа конкуренции не пожелаете их напечатать, то потрудитесь написать мне, что стихи хороши, но что по случаю накопления срочного и очередного материала они могут быть напечатаны не раньше августа, а я прочту ему.
Свободин нисколько не виноват * . Если пьеса в самом деле не годится и если не велит начальство, то что поделаешь? Виноват он только в нерасчетливости: дорога ко мне * обошлась ему не меньше ста рублей.
О моей пьесе ни слуху ни духу. Съели ли ее мыши, пожертвовала ли ее дирекция в Публичную библиотеку, сгорела ли она со стыда за ложь Григоровича, который любит меня, как родного сына * , — всё может быть, но мне ничего не известно. Никаких извещений и мотивировок ни от кого я не получал, ничего не знаю, а запросов никаких не делаю из осторожности, чтобы запрос мой не был истолкован как просьба или непременное желание венчать себя александринскими лаврами. Я самолюбив ведь, как свинья.
Упорное молчание гг. членов того военно-полевого суда, который судил моего «Лешего», я могу объяснить не чем иным, как только горячим сочувствием к моему таланту и желанием продлить то райски-сладострастное наслаждение, какое доставляет мне приятное неведение. Кто знает? Быть может, моя пьеса признана гениальной… Разве не сладко гадать?
108 
