Глядя на кадки и горшки с цветами, принесенные из оранжереи, свечи в канделябрах, я сказала, что мистер Полгрей и его садовники потрудились на совесть. Как хороша будет эта зала с зажженными свечами и танцующими парами в ярких одеждах и дорогих украшениях!
Мне тоже хотелось быть на этом балу. Очень хотелось! Китти тем временем начала танцевать, улыбаясь и кланяясь воображаемому кавалеру. Я не смогла сдержать улыбки, такой она была неудержимо веселой, ее буквально распирало от восторга.
Я вдруг подумала, что не должна быть здесь, ведь это неприлично. Я веду себя, как служанка. И я пошла прочь, ощущая какой-то дурацкий комок в горле.
В этот вечер мы с Элвиной ужинали вместе. Она не могла ужинать с отцом в малой столовой, потому что он был занят с гостями.
– Мисс, – сказала она, – я повесила вам в гардероб новую амазонку.
– Спасибо, это очень любезно с твоей стороны.
– Ведь вы не можете ездить верхом в этом, – воскликнула она насмешливо, указывая на мое бледно-лиловое платье.
Так значит, она сделала это только для того, чтобы из-за отсутствия подходящего костюма не сорвался завтрашний урок верховой езды! Мне следовало бы догадаться. Может быть, я слишком наивна, что ожидаю от людей большего, чем они готовы дать? Ведь Элвина видит во мне всего лишь средство получить то, чего ей хочется, рассуждала я, и мне не следует забывать об этом.
Я с неприязнью взглянула на свое платье из бледно-лилового хлопка. Оно нравилось мне больше другого, серого. Оба эти платья портниха тети Аделаиды специально сшила для меня, когда я получила это место. Серый цвет мне вообще не идет, и мне казалось, что в лиловом я выгляжу менее строгой, не так похожа на гувернантку. Хотя и оно, с воротничком из кремовых кружев на глухом корсаже и такими же манжетами, мало шло мне. Я вдруг поняла, что невольно сравниваю его с платьями собравшихся гостей.
– Поторопитесь, мисс, – сказала Элвина. – Вы не забыли, что мы идем в солярий?
– Надеюсь, отец разрешил тебе… – начала было я.
– Мисс, но я всегда наблюдаю за балом через потайное окно в солярии. Это всем известно. Мама каждый раз махала мне из зала, – ее лицо слегка скривилось, и она продолжала, как бы говоря сама с собой. – Сегодня я буду думать, что она там… в зале… несмотря ни на что… танцует и веселится. Как вы думаете, мисс, люди возвращаются после смерти?
– Какой странный вопрос! Конечно, нет.
– Значит, вы не верите в привидения? Некоторые верят. Говорят, что видели их. Вы думаете, они лгут, что видели привидения, мисс?
– Думаю, что они просто жертвы собственного воображения.
– И все-таки я буду думать, что она там… танцует, – повторила она мечтательно. – Может быть, если я очень постараюсь, то действительно ее увижу. Может быть, и я стану жертвой воображения.
Я промолчала, но мне стало жутко.
– Если она возвращается, – размышляла Элвина вслух, – она придет на бал. Ведь она очень любила танцевать. Мисс, – казалось, она неожиданно вспомнила о моем присутствии, – если вы не пойдете со мной в солярий, я могу пойти одна.
– Пойду, – сказала я.
– Тогда чего же мы ждем?
– Сначала доедим ужин, – твердо сказала я.
Следуя за Элвиной через галерею вверх по лестнице, мимо целого ряда спален в помещение, которое она называла солярий, я не переставала удивляться размерам дома. Над солярием была стеклянная крыша, от которой он, наверно, и получил свое название. Летом здесь должно быть очень жарко.
На стенах висели великолепные гобелены, изображающие историю «Великого мятежа» Кромвеля и Реставрации. На одном – казнь Карла I, за которой, спрятавшись в ветвях дуба, наблюдает его сын – будущий Карл II. На других – его возвращение в Англию, коронация, посещение доков.
– Не обращайте на них внимания, – сказала Элвина. – Мама любила здесь бывать, говорила, что отсюда видно все что происходит. Здесь два потайных окна. Разве вы не хотите взглянуть, мисс?
Я смотрела на секретер, на диван, стулья с позолоченными спинками и видела, как она сидит здесь, разговаривая с дочерью – покойная Элис, которая с каждым днем становится для меня все более живой.
По обоим концам этой длинной комнаты были высокие окна с парчовыми занавесями. На всех четырех стенах висели портьеры, скрывая то, что я поначалу приняла за двери: та, через которую мы вошли, другая – в противоположном конце комнаты и еще по одной двери в каждой стене. Но по поводу этих последних я ошиблась.