— Возле Грейсмаунта, кажется.
— С каких это пор ты пьешь так далеко от Оксфорд-бара?
Он глянул на нее исподлобья:
— Ну, может, я и желал побеседовать с ним.
— Ты за ним охотился?
— Нет, вы только послушайте этого юного прокурора! — Лицо Ребуса залило краской.
— И без сомнения, половина посетителей паба вычислила тебя как сыщика, — уверенно заявила Шивон. — Почему это и стало известно Темплер.
— Разве это — не типичный случай «давления на свидетеля»?
— Знаешь, я достаточно твердо стою на своих двоих, Джон.
— Хоть ему случалось и сбивать тебя с ног. Он настоящий хулиган, Шивон. Ты же видела его досье…
— Но это не давало тебе права…
— При чем тут право? — Ребус вскочил с кресла и бросился к столу за новой бутылкой: — Еще пива хочешь?
— Но если садиться за руль…
— Ты сама так решила.
— Правильно, Джон. Конечно, это я решила. Я, а не ты.
— Я не убивал его, Шивон. Единственное, что я себе позволил, это… — Остальные слова Ребус проглотил.
— Что ты себе позволил? — Шивон всем корпусом вывернулась на диване, чтобы смотреть ему в глаза. — Что ты себе позволил? — повторила она.
— Я пошел к нему домой. — Она лишь глядела на него во все глаза, чуть приоткрыв рот. — Он пригласил меня.
— Он пригласил тебя?
Ребус кивнул. Открывалка задрожала в его руке, и он перепоручил работу Шивон, которая, открыв бутылку, передала ее Ребусу.
— Подонок любил поиграть в игры, Шивон. Сказал, что мы должны пойти к нему и выпить — так сказать, зарыть томагавки в землю.
— Зарыть томагавки?
— Его слова.
— И вы так и сделали?
— Он был настроен поговорить… не о тебе, обо всем, кроме тебя. Служба в армии, тюремные байки, его детство. Обычная слезливая исповедь — отец бил его, матери до него дела не было…
— А ты сидел и слушал?
— Сидел и думал, как хорошо было бы врезать этому мерзавцу по первое число.
— Но не врезал?
Ребус покачал головой:
— Когда я уходил, он уже здорово набрался.
— И оставался не в кухне?
— Нет. В гостиной.
— А в кухне его ты был?
Ребус опять покачал головой:
— Не был.
— Ты рассказывал это Темплер?
Ребус поднял было руку, чтобы потереть лоб, но вовремя спохватился, вспомнив, какой жгучей болью грозит ему это движение.
— Отправляйся-ка домой, Шивон.
— Сначала мне пришлось разнимать вас, а после ты уверяешь, что он пригласил тебя к себе, что вы с ним пили и болтали. И ты думаешь, что я тебе поверю?
— Я не прошу тебя чему бы то ни было верить. Отправляйся лучше домой.
Она встала:
— Я могу…
— Я уже слышал, что ты можешь твердо стоять на своих двоих, — с неожиданной усталостью в голосе сказал Ребус.
— Я хотела сказать, что если ты хочешь, я могу помыть посуду.
— Не надо. Я сам ее вымою утром. Давай-ка лучше заляжем спать. — Он прошел к большому окну в эркере и стал глядеть вниз на пустынную улицу.
— Во сколько мне за тобой заехать?
— В восемь.
— В восемь так в восемь. — Она помедлила. — У такого, как Ферстоун, должны быть враги.
— С большой долей вероятности.
— Возможно, кто-то увидел вас вместе, а потом выждал, когда ты уйдешь, и…
— До завтра, Шивон.
— Он мерзавец, Джон. Я хочу постоянно слышать это от тебя. — Голос ее задрожал. — За его смерть мир только спасибо скажет.
— Не помню, чтоб я так отзывался о нем.
— И тем не менее ты так говорил, и не так давно. — Она направилась к двери. — Ну, до завтра!
Он выжидал, слушая, когда щелкнет дверной замок. Вместо этого откуда-то из глубины квартиры раздалось журчание воды. Он сделал несколько глотков лагера, глядя в окно. На улице она не появилась. Приоткрыв дверь гостиной, он услышал шум наполняемой ванны.
— Ты что, и спинку мне потереть надумала?
— Это, конечно, не входит в мои служебные обязанности. — Она искоса взглянула на него. — Но сменить одежду тебе не мешает. Я помогла бы тебе достать чистую.
Он мотнул головой:
— Ей-богу, я и сам справлюсь.
— Я задержусь, лишь пока ты будешь мыться. Хочу убедиться, что ты сможешь вылезти из ванны.
— Все будет отлично.
— И все-таки я подожду.
Подойдя к нему, она вырвала из его неверных рук бутылку лагера и поднесла к своему рту.
— Не переусердствуй с кипятком, — предупредил ее Ребус.