60 
Его братья, Ипполит, Ферранте и Сигизмунд, которым предстояло отправиться за Лукрецией в Рим и привезти ее в Феррару, горячо спорили с ним. Он их не слушал. В семье Альфонсо споры давно стали обычным явлением – что, вероятно, было не удивительно, поскольку число мнений здесь никогда не уступало количеству братьев.
Ипполит, мечтавший о кардинальской мантии и сопутствующих ей привилегиях, не переставал говорить о своем желании доставить невесту в их дом. Кроме того, он немало слышал о ней и находил, что женщина с таким скандальным прошлым может быть интересна сама по себе.
Ферранте заявлял, что ему уже давно не терпится посмотреть на нее. Кровосмесительница и убийца! Наконец-то в Ферраре будет не так скучно, как прежде!
Сигизмунд торопливо крестился и говорил, что им следует упасть на колени и молить Бога о том, чтобы это супружество не обернулось несчастьем для их семьи.
Альфонсо сначала смеялся над ними, потом перестал обращать внимание.
– Хватит болтать, – в конце концов не выдержал он. – Эта женщина – такая же, как тысячи других.
– Ошибаешься, брат, – сказал Ферранте. – Она обольстительница, и говорят, что ее брат, Чезаре Борджа, убил второго брата, а затем и супруга Лукреции, потому что сам желал обладать ею.
Альфонсо сплюнул через плечо.
– Я бы мог найти дюжину таких, как она, – в любой вечер, в любом феррарском борделе.
Он зевнул. Затем повернулся и пошел в свою литейную мастерскую.
Сигизмунд вздохнул.
– Наш отец не торопится посылать нас в Рим, – сказал он. – Думаю, он поступает правильно.
Чезаре застал сестру, окруженной служанками, посреди рулонов атласа и бархата. Лукреция была поглощена своим любимым занятием – кройкой платьев собственного фасона.
Отрез кремового с голубоватым оттенком бархата выпал из ее рук, и она застыла на месте, глядя на брата широко раскрытыми глазами, цепенея от страха и восторга перед ним. В целом мире не было человека, подобного ему. Больше никто не имел такой власти над ней – причинять невыносимую боль и переполнять нежностью.
– Чезаре… – наконец выдохнула она.
Он усмехнулся и кивнул на рулоны материи.
– Стало быть, готовишься к свадьбе.
– Ах, впереди еще много дел.
Она махнула служанкам, и те с готовностью удалились.
– Брат мой, – сказала она, – я счастлива снова видеть тебя в Риме.
Он засмеялся. Затем коснулся ее лица своими пальцами – такими же красивыми и тонкими, как у его отца.
– Причина моего возвращения – не из приятных.
– Ты очень страдаешь. Надеюсь, лечение подействует?
– Говорят – да, но иногда мне кажется, что я уже никогда не избавлюсь от этой мерзости. Эх, знать бы, кто наградил меня ею на сей раз…
Его глаза сверкнули, и она вздрогнула. Ей уже рассказывали о тех варварских жестокостях, которыми он прославился в Неаполе.
– Кажется, сестра, – сказал Чезаре, – ты все-таки не очень рада меня видеть.
– Ах, ошибаешься!.. Вот только жаль, что ты выглядишь не так хорошо, как мне хотелось бы.
Он взял ее за руку, и она постаралась не показать, что его пожатие причинило ей боль.
– Твой будущий супруг слывет грубияном, – сказал он. – Я кое-что слышал о нем. Едва ли он будет похож на твоего прежнего Альфонсо… к которому ты питала такие нежные чувства.
Она не смела взглянуть на него.
– Мы не выбираем тех, за кого выходим замуж, – прошептала она. – Такова наша судьба – мы должны покоряться ей.
– Моя Лукреция! – воскликнул он. – Неужели Богу угодно…
Она знала, что он собирался сказать, и поэтому перебила его:
– Мы будем встречаться. Ты постараешься почаще приезжать ко мне в Феррару. А я – к тебе в Романью.
– Да, – сказал он. – Да! Ничто не должно разлучить нас.
Затем наклонился к ее лицу и прошептал:
– Лукреция… ты дрожишь. Точно боишься меня. Во имя всех святых, почему? Почему?
– Чезаре, – ответила она. – Скоро ты уедешь из Рима. А я… я выйду замуж.
– И ты боишься… своего брата, который так любит тебя! Лукреция, я этого не допущу. Я заставлю тебя радоваться мне… любить меня так же, как я – тебя!
– Да, Чезаре.
– Лукреция, ты для меня важнее всех на свете. С кем бы я ни был, я люблю только тебя. Все остальные… они быстро надоедают мне. Они – не Борджа. Лукреция… Лукреция… я бы отдал тебе все, что у меня есть… всю свою жизнь, если бы только…
– Нет, – твердо сказала она. – Нет!
– А я говорю – да, – властным тоном произнес он.
60 
