Последние отзывы

  127  

Итак, все действительно кончено. Никто не вынудит меня давать показания. О чем свидетельствовать?

Я остался тем, кем меня и считали. Погрязшим в наркоте, никудышным, конченым полицейским. Но я был в безопасности.

— Скажи мне только одно, — попросил Дуглас.

— Что?

— Это не для протокола, Лоусон, скажи, почему все-таки ты подал в отставку?

Я поверил ему. Я был не против рассказать.

— Очень просто. Бак Макконнел, мой наставник, продвигал меня, использовал. Назначил меня в отдел наркотиков, решив, что я там наведу порядок. И я навел. Я раскопал, что некоторые старшие офицерские чины из КОПУ позволяют ИРА и АОО торговать героином и экстези, покрывая их и контролируя рынок. Я мог запороть с дюжину неслабых карьер, но меня, в свою очередь, тоже раскусили. Они не были уверены, что я буду молчать, не могли поручиться, что я не стану обращаться в Специальную службу. Насчет последнего я сам сомневался. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня прикончили, перспектива жить в страхе в рамках программы по защите свидетелей тоже не вызывала радости, поэтому я выбрал третий путь. Я колол себе героин, пока не стал законченным наркоманом. Потом, для верности, стащил героин из комнаты, где хранились улики, меня застукали и сказали, что не станут преследовать по суду, если я сам подам в отставку. Так я ушел с позором.

Дуглас скорчил гримасу, загасил окурок:

— Ну что ж, прозорливо, Лоусон, ты сам провозгласил себя парией. Ничтожество. Все вы на одно лицо. Понять не могу, что мы делаем в этой поганой стране. Она — как властитель, раджа, а вы — просто рабы.

Я молчал. Дуглас потер руками лицо, прикрыл глаза. Комично, хотя его облик совершенно не вяжется с комедией. Он вздохнул, кивнул своим мыслям.

— Ну что ж, так просто ты от меня не отделаешься, ублюдок! — Он выхватил пистолет и нацелил его на меня.

— Ты наврал! — крикнул я, не ожидав такого поворота.

— Нет, все, что я сказал, — правда, на тебя никто не наедет — ни Сэмсон, ни британцы, ни твои соотечественники. Никто. Кроме меня.

— Но ты ничего не можешь, ведь следствие закончено.

Он согласно кивнул. Прицелился:

— Вы, гребаные ублюдки, такого человека растоптали, а сами сидите тут и ждете, пока ваши дружки вывезут все дерьмо. Жалкие трусы! Ты, срань господня, только штаны просиживаешь. Ладно, Пэдди, я расскажу тебе об этой пушке. Это не оружие полицейского. Ствол нигде не числится. Если я тебя шлепну, никто и не узнает, кто это сделал.

Я посмотрел на него, потом на пистолет, и понял, что он не шутит. Хотел ли я умереть сию секунду? Теперь, когда за мной никто не охотился? Я не был в этом уверен. Дуглас поднялся и подошел ко мне. Приставил дуло к моему виску. Он что, и впрямь спятил?

Прикосновение холодной стали. Нет, так умирать я не хотел. Каждую секунду каждого дня кто-то умирает. Каждую минуту кого-то убивают, кто-то совершает убийства. Но не сейчас, не меня. Не в этом месте.

— Я же могу пристрелить тебя, Пэдди! — орал он в ярости. — Могу снести тебе башку к растакой матери! Всего-то нажать на спуск, вот здесь. Хорошая машинка. Браунинг. Да. Вот уж повеселюсь!

Но глаза были спокойными, исполненными решимости. Собрался убить — значит, точно убьет. Решение, которое он принял заранее. Отступил на шаг, чтобы кровь не забрызгала его одежду.

Я был уверен, что он выстрелит. Ибо я был воплощением всего, что он ненавидел в этой стране. Квинтэссенцией того, что вызывало в нем гнев. Разносчик заразы и сама болезнь в одном лице.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Чего я хочу? Того же, чего и всегда. Толику содействия, мать твою! Единственный долбаный Пэдди, который понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Я хочу знать имя копа, сплавляющего героин, скажи мне его имя. Говори. Говори же, чтоб тебя! Мне насрать, если они тебя укокошат. Мне по барабану, что следствие остановлено. Мне нужно знать имя. Считаю до трех.

Для убедительности он взвел курок. Одно движение его руки, и я труп.

— Раз.

Ствол пистолета. Капли пота. Тесная комнатушка. Снаружи море. Лицо у Дугласа отрешенное, неподвижное. Если я не назову имени, он меня точно грохнет.

— Два.

Лицо и рука с пистолетом в шрамах, на запястье крылья — татуировка десантника. Станет ли это последним изображением на моей сетчатке, последним, что запомнит мой мозг?

Я стал задыхаться. Мне было страшно.

— Тр… — начал он.

— Джон, — выдавил я.

  127