Последние отзывы

  55  

Тут она явно занервничала.

— Очень любезно с вашей стороны, но мне тоже не надо бы курить. Нет, спасибо. Кроме того, по-моему, мне не стоит пользоваться портсигаром с вашими инициалами.

Об этом он не подумал. МД. Как он мог совершить такую ошибку? Ядовитая зелень перетекает в красный цвет, он должен держать себя в руках. Она прощается, он путано что-то говорит. Она идет, он видит ее голову, мелькающую в толпе туристов, видит, как голова, отделенная от туловища, плывет в волнах. Он встает и тоже идет к выходу. Кто-то хватает его, он вырывается. Его опять хватают, он пытается нанести удар ногой. Два официанта, он не заплатил. Он платит, и, пока они принимают у него деньги, он вбирает в себя их лица. Каждую пору на рожах этих ублюдков. Как только все будет позади, он их убьет.

Ильдирим пришла домой в одиннадцатом часу. Ее взору представилось такое зрелище. Четверо полицейских сидели на софе, будто птички на заборе. Еще в комнате была абсолютно незнакомая женщина в черном брючном костюме, она уныло стояла в углу. Но самое главное — все номера «Нового Юридического Еженедельника» были сложены на полу внушительной кучей, в которой, если немного напрячь фантазию, можно было угадать очертания крепости.

— Что все это значит? — устало спросила она.

— Игра — мы изображали взрыв Гейдельбергской крепости, — кротко пояснил Штерн.

— В тысяча шестьсот восемьдесят девятом году, — с хитрым видом добавил Лейдиг.

— Но не только мы четверо, — вмешался Хафнер. — Девчушка тоже.

— Потом пришел шеф, — продолжал Лейдиг. — И он рассказал, как врезал шефу. То есть Тойер Зельтманну.

— Я, — заявил старший гаупткомиссар на удивление мирным тоном, — я Тойер.

— Ах вы, пьяные ищейки, говорите нормально, а не по ролям, как в плохой комедии! — Ильдирим потянулась за сигаретами, но спохватилась: при детях курить нельзя. То есть при Бабетте, которая, вероятно, сейчас уже спала в своей комнатке.

— Я Рената Хорнунг, приятельница господина Тойера, — представилась, наконец, незнакомка. — Эти господа обратились ко мне за помощью, так как Бабетта внезапно стала жаловаться на боли в животе. Они испугались, что у девочки начинаются первые месячные и им не справиться с такой проблемой. Но у нее оказалось лишь скопление газов.

Ильдирим невольно улыбнулась:

— Рада познакомиться. Ну, проблема уладилась?

Тойер поднял голову:

— Вернулась фрау Шёнтелер, мать Бабетты. Она забрала девочку.

Ильдирим так и плюхнулась на мутаку, к которой почти не подходила с самого вторжения Ратцера. Но на этот раз о нем она даже не вспомнила.

— Проклятье! — Она тряхнула густой гривой волос. — В Управлении по делам молодежи мне сказали, что фрау Шёнтелер пробудет там дольше…

— Она была отпущена на собственную ответственность, — сообщил Тойер. — Заведение не закрытое, так что…

— Она так и сказала нам: «На собственный ответ», — язвительно добавила Хорнунг.

— Вот мы и подумали, что вам будет грустно, — жалостливым тоном пробормотал Хафнер. — Поэтому и задержались.

Прокурор лишь теперь сняла куртку. Мелькнула мысль, что теперь она может спокойно достать сигареты, но курить уже не хотелось.

Подружка Тойера присела рядом с ней на корточки:

— И можно ли представить себе более утешительное общество, чем эти четверо молодцов?

Ильдирим слабо улыбнулась:

— В самом деле, вы правы… К тому же у нее есть ключ, и она может в любое время прийти сюда.

— Мать уже обнаружила ключ, девочка носила его на шее. — В голосе Лейдига звучала открытая ненависть. — Она забрала его.

Ильдирим все-таки закурила. Молодые комиссары убрали журналы на полку. Тойер по ее просьбе принес из кухни бокал хереса и по рассеянности выпил его сам.

— Я-то знаю, что делают, когда у девочки начинаются ее дела, — начал оправдываться Хафнер перед уходом. — Только я подумал, что с психологической точки зрения советовать должна женщина. Вот мое мнение.

Хорнунг приехала на такси, так что теперь они вместе шагали к Управлению «Гейдельберг-Центр».

Тойер вспомнил про свою эйфорию — она улетучилась. Это потрясло его — но не слишком. С появлением на сцене квашни-мамаши вернулось то, что у него отбивало всю радость жизни. Власть тупости, упрямство дохлой мухи на медовой коврижке. Храбрость стариков, которые способны обругать молодых только за их молодость. Веселая ненависть к иноземцам в кругу близких или единомышленников: никчемная болтовня в манере Зельтманна. Когда Ян Ульрих победил в Тур де Франс, все внезапно заделались велосипедистами, когда Гитлер занял Польшу, радости не было предела.

  55