38 
Шарлотта внимательно вгляделась в теток, склонившихся над вышиванием. Она, разумеется, тоже должна была бы с головой уйти в это занятие. Спрашивается, почему ее нитки всегда так безнадежно запутываются? А стежки... почему вдруг выясняется, что один из стежков — сделанный довольно давно — слишком большой и расположен совсем не там, где нужно?
«Но ведь я не должна быть швеей! — злилась Шарлотта. — Неужели и королеве Елизавете приходилось сидеть с иголкой в руках и распарывать вышиванье, словно какой-то простой девушке? Как же все это глупо! Мне не вышивать нужно учиться, а быть королевой».
Тетя Августа рисовала. У нее были артистические наклонности; она умела сочинять музыку, действительно очень хорошую.
Дедушка порой ее слушал, кивал головой, а потом говорил:
— Августа, дорогая, ты была великолепна.
Он говорил с таким видом, словно Августе было столько же лет, сколько Шарлотте, и она только что научилась играть на клавикордах какую-то сложную пьесу.
Шарлотта перевела взгляд на тетю Елизавету. Елизавета всегда обращалась с ней ласково и любила, чтобы ее называли «тетей Либби» — Шарлотта так прозвала ее в раннем детстве. Елизавета считала, что это свидетельство их дружбы, однако Шарлотта ей не доверяла. Тете Елизавете не хватало в жизни драматизма. Шарлотта не сомневалась, что она мечтает оказывать большое влияние на государственные дела и с удовольствием приняла бы участие в каком-нибудь страшном заговоре. Мария до сих пор не утратила миловидности, хотя уже начала стареть — ей было около тридцати. Бедняжка Мария, она была самой хорошенькой из принцесс и надеялась в один прекрасный день выйти замуж за своего кузена, герцога Глочестера. Он был от нее без ума, не отходил от Марии ни на шаг, и тогда она сияла и выглядела не на тридцать лет, а всего лишь на двадцать. Но потом герцог куда-то уезжал, Мария впадала в уныние и сетовала на то, что их отгораживают от жизни. Лицо ее сморщивалось, принимало недовольное выражение, и Мария становилась похожа на старуху. Бедная Мария! Бедные они все, бедные! Тетки Шарлотты были не очень-то счастливы. И ничего удивительного, ведь дедушка хоть и любил их, однако даже слышать не желал о том, что кто-то хочет жениться на какой-нибудь из его дочерей, и упорно убеждал себя в том, что они еще слишком юны и их следует ограждать от мира. Да, участь теток была незавидной, тем более что несчастные находились под неусыпным надзором Старой Бегумы с ее сварливым характером, который зимой, когда она страдала ревматизмом, становился совершенно несносным.
Затем Шарлотта подумала о Софии... в ней была какая-то тайна... да-да, в ее глазах! Шарлотта видела, как София шепчется по углам с генералом Гартом. Генерал Гарт часто дежурил, потому что дедушка его очень любил; однако Шарлотте казалось, что генералу гораздо больше нравится София.
Ну, и наконец мысли Шарлотты обратились к Амелии... к милой, хрупкой Амелии, здоровье которой так тревожило всю королевскую семью. Амелия была добра и любезна со всеми, а особенно с дедушкой; и в отличие от других, не переживала из-за того, что ей не разрешают выйти замуж: Амелия понимала, что семейная жизнь не для нее, она слишком для этого болезненна.
Вот что собой представляли тетки Шарлотты — по прозвищу Старые Девы. Их общество вынести было еще можно. Они ее не обижали, и Шарлотта даже, наверное, полюбила бы их... если бы могла им доверять.
Тетя Елизавета взяла у Шарлотты вышиванье и шутливо запричитала:
— Боже мой, Шарлотта! Это никуда не годится. Что сказал бы твой папа, если б увидел такое?
— А он не понял бы, что здесь есть огрехи. Папа разбирается в женщинах, искусстве и модах. А вышиванье в этот список, насколько я понимаю, не входит.
Тетя Елизавета ахнула от ужаса, а тетя Мария рассмеялась.
— Во всяком случае одно свойство остается в характере нашей милой малышки Шарлотты неизменным, — сказала Амелия. — Она всегда говорит, что думает.
— А разве можно говорить не то, что думаешь? — серьезно спросила Шарлотта.
— О, я просто имела в виду, что многие люди — притворщики. Они говорят одно, а думают другое.
— Но неужели прямодушие — это недостаток?
— О нет, что ты!
— Тогда, значит, у меня есть по крайней мере одно достоинство.
— Ах, да у тебя много достоинств, милое дитя! — воскликнула Амелия.
— Но, — добавила Елизавета, — в их число не входит умение вышивать.
38 
