47 
Генрих в общих чертах обрисовал простой план. Он скажет, что едет в Санли на охоту, а чтобы полностью усыпить подозрение, пригласит с собой герцога де Гиза. В Санли они улизнут от него и будут скакать всю ночь. Вот и все. Никто его не заподозрит.
— На то есть две причины, — сказал с усмешкой Генрих. — Во-первых, я приглашу с собой Гиза, а разве гугенот, собираясь бежать, предложит их злейшему врагу составить ему компанию? Во-вторых, я попросил должность верховного наместника королевства, и королева-мать намекнула, что они с королем намерены пожаловать ее мне. Чего ради мне бежать от должности, которой домогается столько людей? Все небось насмехаются над моей глупостью — неужели я и вправду надеюсь стать наместником? Да, есть и еще одна причина. Они считают меня слишком ленивым для бегства.
— И будут весьма удивлены, — сказал д'Обинье.
— Да, мой добрый старый друг, будут.
Он улыбнулся собравшимся и обратился к одному из них:
— Фервак, ты уверен, что никто не знает о нашем собрании в твоих комнатах?
— Полностью, сир. Никому не придет в голову, что я могу принять участие в таком заговоре.
— Добрый друг, когда мы покинем тебя, ты станешь сообщать нам, что делается при дворе.
— Можете положиться на меня, — пообещал Фервак.
— Со временем ты присоединишься к нам. — Генрих улыбнулся. — Друзья, вряд ли наш план сорвется, однако не будем слишком самонадеянны.
Король Наваррский поехал в Санли, его отъезду никто не противился. Путь охотничьей компании лежал мимо сен-жерменской ярмарки, и Генрих предложил походить по ней.
Отправился он вместе с Гизом; они шли сквозь толпу рука об руку — двое самых пылких мужчин во Франции. Острые глаза Наваррского выискивали самых миловидных девушек, он останавливался, болтал с ними, назначал свидания на тот день, когда будет возвращаться обратно. Гиз поглядывал на него с легким высокомерием. Грубые манеры, думал он, даже для незначительного короля. Герцог презирал этого человека, с удовольствием растрачивающего жизнь при французском дворе. Он недостоин быть королем даже маленького королевства; и скорее всего в один прекрасный день лишится своей Наварры. Потом они продолжали путь в Санли. Наваррский был словоохотлив, обсуждал прелести ярмарочных девиц, говорил, что король с королевой-матерью собираются дать ему должность верховного наместника королевства, и он ждет назначения через несколько дней.
«Глупец, — думал Гиз. — И бедняжка Марго замужем за таким человеком. Насколько лучше ей было бы со мной. Я отнял бы у него королевство, если они хотели в мужья для нее обладателя наваррской короны».
Когда приехали в Санли, Гиз сказал, что не хочет охотиться. Генрих тут же выразил сожаление и принялся его уговаривать. Чем больше он старался, тем увереннее Гиз считал, что присматривать за этим человеком нет нужды, он наверняка не попытается бежать, как Франциск. Более того, королева-мать отправила с ним двух шпиков, Сен-Мартена и Эспалена. Он назначил свидание девице с ярмарки, надеется на должность верховного наместника, которую может получить, лишь будучи добрым верным вассалом короля и королевы-матери.
Когда Гиз покинул охотничью компанию, Генрих засмеялся от радости. Все произошло так, как он и надеялся.
Фервак в Париже не находил себе места от беспокойства.
Пока никто не подозревает, что Наваррский собирается бежать, но через несколько дней поймут, что он сбежал. Начнутся расспросы. Вдруг кто-то видел, как они выходили из его апартаментов? Что тогда?
Темная сырая камера! Допрос! Отвратительный хруст костей при пытке «испанским сапогом»! Потом уже никогда не сможешь ходить. И скорее всего сдохнешь в каком-нибудь каменном мешке.
Наваррскому не удастся бежать. Он слишком бездумен.
Фервак побегал по комнате. Остановился у двери. Время еще есть. Наваррский уже должен приехать в Санли, но бежать, наверно, еще не пытался.
И Фервак пустился со всех ног к покоям королевы-матери.
Обинье не входил в охотничью компанию, он собирался покинуть Париж вскоре после своего короля. Он готовился к отъезду, когда к нему примчался друг, тайный гугенот по фамилии Роклор.
— Я только что видел, как Фервак торопливо шел к покоям Екатерины.
— Фервак? А почему бы ему…
— Агриппа, друг, послушай. Чего ради Ферваку нестись к королевским покоям? Разве такие, как он, мчатся просто так к их величествам? Притом с таким выражением на лице.
47 
