82 
— А как хорошо все складывалось, — вздохнула Анна.
— Странно, что выражение sang froid изобрели не англичане, мастера хладнокровия, а столь мало склонные к этой добродетели французы.
— Будешь все принимать близко к сердцу, быстро перегоришь. Хладнокровие выручает.
— Ну, мы, немцы, только и умеем, что принимать все близко к сердцу.
— Ага! То-то до твоего сердца никак не достучаться!
Короткий смешок Фосса удивил его самого. Надо же, после страшноватого рассказа Анны оба они еще способны смеяться.
Они сидели и прислушивались к обволакивающему их молчанию. Развилка судьбы: в такие минуты жизнь бесповоротно приобретает то или иное направление. Два человека, мужчина и женщина, исчерпавшие все слова. Теперь от них требовалось какое-то движение, и лучше бы — движение встречное. После вернутся слова, но эти слова будут освещены уже иным светом, и в этом свете двое будут понимать все по-иному, не так, как посторонние зрители, которым останется лишь головами качать и удивляться.
Фосс отбросил сигарету, ее окурок упал на каменный пол, рассыпался угольками, тонкая струйка дыма завилась в лунном свете. Губы искали друг друга в темноте, встретились. Прикосновение их не было нежным. Не ласка, но отчаяние — и надежда. Отдаться ему сейчас, на каменной широкой скамье, под светом луны. А как же фонарь в трусиках? И еще кое-какие неприятные подробности вовремя припомнились Анне. Придется отложить до другого раза — другого дня или ночи, другого места.
Карл попросил Анну прийти к нему домой, ближе к вечеру, после работы. Обещал оставить дверь подъезда открытой, обещал ее ждать. Кончиками пальцев Анна ощупала его лицо, каждую резко проступавшую косточку, так слепой пытается унести с собой осязательное воспоминание.
Она медленно возвращалась к дому, адреналин постепенно рассасывался. Когда ее стопы нащупали ступени задней террасы, нос уловил запах сигары. Она сделала еще один шаг и попала в узкий туннель света от фонаря.
— Что это вы затеяли? — Голос Уилшира плавился, переходя от вопроса к угрозе.
— Слишком жарко, не могу заснуть. Прогулялась по саду, — ответила Анна. — Вам тоже не спится?
Его пятки с хлопком опустились на шлепанцы: он готовился встать. Луч фонаря, словно физически плотная масса, сгущался, спрессовывался, по мере того как Анна приближалась к Уилширу. Невольно она подняла руку, защищая глаза.
— Я недостаточно устал, — проворчал он. — Лежал в постели и все думал, думал.
К облегчению Анны он выключил фонарь и спрятал его в карман, отбросил сигару.
— Похоже, вы замерзли, — отметил он.
— Нет, — возразила Анна, хотя кожа натянулась, как резиновая. — Не замерзла.
Он схватил ее за обе руки и поцеловал. Горечь табака. Отрыжка виски.
— Прошу прощения. — Ничего он не просил. — Устоять невозможно.
Анна с трудом отклеила ноги от мраморного пола.
— Я вас провожу, — заявил он галантно и, включив фонарь, повел ее через высокую стеклянную дверь внутрь дома.
Свет фонаря отражался то от одной стены, то от другой. Анна плелась за ним. Протестующе скрипели половицы, нарастал протест в ее груди. На прощание Уилшир послал ей воздушный поцелуй.
В дальнем конце галереи бесшумно закрылась дверь в комнату Мафалды.
Фосс вернулся в Лиссабон около четырех часов утра. Усталости он не чувствовал. Припарковался возле дома, проверил «почтовый ящик» в саду. Будучи добросовестным немцем, все свои «почтовые ящики» он проверял регулярно, однако этот почти всегда оставался пустым, и Фосс несколько удивился, обнаружив зашифрованное послание: в любой час дня и ночи, когда он найдет это сообщение, следует явиться по такому-то адресу в Мадрагоа на встречу с полковником Войска польского. Аллеи Садов Эштрела вывели Фосса к узким улочкам квартала Мадрагоа.
Он добрался до улицы Гарсиа-да-Орта и вошел в здание, дверь которого всегда оставалась открытой. Поднялся по узкой лестнице на второй этаж, постучал в дверь — два раза, три и еще два. Приоткрылась щелочка, затем дверь распахнулась полностью. Фосс вошел в темную комнату, и полковник, не говоря ни слова, указал ему на открытое окно. Здесь, у окна, поляк проводил ночь за ночью в поисках хотя бы капельки прохлады. Тяжко в душном Лиссабоне коренному жителю прохладной Варшавы.
Хотя Фосс неотчетливо различал лицо человека, сидевшего возле окна, но это не мог быть никто другой, кроме его собеседника в отеле «Лютеция» в середине января.
82 
